Читать книгу "Триада: Кружение. Врачебница. Детский сад - Евгений Чепкасов"

– Послушай, Господи. Я не Иов. Мать моя больше Иов. Если бы Ты забрал меня, она не возроптала бы. Она праведнее. Ты хочешь, чтобы те, кто любит Тебя, страдали. Чтобы очищались страданием. Чтобы несли крест. Ты меня возлюбил, и выбрал крест потяжелее, чтобы наградить потом получше. Я Тебя понимаю, только вот что: я ведь не крыса подопытная!.. И мама не крыса! Не нужен мне Твой крест! Это не любовь! Отрекаюсь!

Я кричал, а Он смотрел на меня и показывал книгу с надписью: «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга».

Спать я лег не помолившись. Это было только начало: я решил доказать Ему, что Он не прав, что Его эксперимент жесток и глуп. Пусть Он смотрит на меня и стыдится Своего поступка – так я решил. Я стану плохим, назло Ему стану, я научусь. А Он пусть смотрит и стыдится, и больше не экспериментирует.

Если я душу свою угроблю, а других спасу – ведь это же по Евангелию! Уважать нужно человека, оберегать нужно человека, раз уж создал! Неужели нельзя оградить праведников от зла?! Зачем испытывать праведников на прочность? Ведь быть праведным и без того трудно! Разве Тебе не жалко тех, кто не выдержит испытаний и сломается?! Ты позволяешь волкам резать стадо – какой же Ты Пастырь?! Или Ты забыл, что пасешь овец, а не волкодавов?..

Так я думал, лежа в постели, пока не заснул. И приснилась мне церковь. Глухонемые, муж и жена, крестили младенца. Я уже видел их в храме раньше. Они умели молиться, не слыша службу. И вот теперь принесли в храм плод своей любви. Я стоял и наблюдал: мне было интересно. Глухонемой отец протянул священнику бумажку. Он и раньше протягивал священнику бумажки – во время исповеди, с перечислением грехов. Но теперь на бумажке было написано: «Иоанн имя ему». И выражение лица у глухонемого было молящее. «Он хочет, чтобы уста его отверзлись, как у Захарии», – понял я. «Второго Спасителя не будет, а потому второй предтеча не нужен», – сказал младенец. Родители его не услышали, а священник испуганно отпрянул. «Если бы младенец был в его руках, он бы его уронил», – подумал я и проснулся. А проснувшись, подумал: «К чему бы это?»

Прежде чем умерла мама, я успел сдать сессию. Теперь были каникулы и Святки. Время безделья и радости. «Раз в крещенский вечерок девушки гадали». Гадание – грех. А какие еще грехи есть? Надо составить списочек, как те глухонемые, и жить по списку. Мама посылала меня в магазин со списком того, что надо купить. Вот и теперь у меня будет список того, что надо. Однако нужна еще и стратегия. Сначала попытаемся взять малые веса, мелкие грешки. Потом покрупнее. Потом попробуем работать с количеством, с различными сочетаниями.

Я нашел среди маминых книг «Мытарства блаженной Феодоры», внимательно изучил и составил список.

Потом позавтракал. Пища, принятая без молитвы, имела странноватый вкус. Придется привыкать: теперь у меня что-то вроде диеты. Богообщение категорически противопоказано.

Позвонил дед. Он, наверное, был делегатом от всех родственников. Затем перезвонит остальным и сообщит, как я. Это умно. Тактично. А может, просто никому больше до меня дела нет. Лучше бы так и было. Как я? Нормально. Такие у нас теперь нормы. Позавтракал. Ничего не надо. Я достаточно самостоятелен. Ничего, говорю, не надо. Спасибо за беспокойство. Отстаньте, я сказал!

Положил трубку. Улыбнулся. Поставил в списке крестик.

Была суббота, звонков больше не было. Весь день планировал этапы духовного самоубийства. К вечеру напился в хлам.

Утром пошел в церковь. Как и положено в воскресенье. Задача была такая: ни разу не перекреститься. Есть же такие честные любопытствующие, которые не крестятся в церкви.

«Не слишком ли быстро веса наращиваю? – подумал я, проходя мимо нищих. – Не надорваться бы!»

Не перекреститься у входа в церковь было сложнее всего, а потом пошло полегче. Не склоняться под благословения было тоже очень трудно, но если глянуть в этот момент в сторону, то получается вполне терпимо. К середине службы я уже чувствовал себя богатырем в поле. Ветер дует, ковыль колышется, спины гнутся в поклонах. А я стою непоколебимо. Что мне этот молитвенный ветер? Я знаю, что он добрый и теплый. Но потому он и слабый. Этот ветер предназначен не для того, чтобы вырывать с корнями деревья. Противостоять ему совсем не сложно. Однако если подставить ему парус, он всегда будет попутным.

Нет! Это из другой жизни размышления, из другой! Если им попутный, то мне – встречный. Но как встречный он слаб, очень слаб, и плевать я на него хотел! Буду грести против ветра на своей галере, буду грести против.

«Какие хорошие образы! – подумал я с улыбкой. – Надо будет записать». С той же улыбкой я глянул в лицо епископа, повернувшегося для благословения, выдержал процедуру и почувствовал себя свободным. «А мазохисты не дураки, – понял я. – Совсем не дураки».

Свободный и гордый, я стоял в церкви и наблюдал. Видел глухонемых. Они вместе со всеми плыли по молитвенному ветру. Они не слышали его, но зато ощущали. Им, может быть, даже проще. Зачем слышать ветер?..

Женщина кланялась чуть-чуть: мешал живот. Значит, еще не родила. И младенца еще не крестили. Как же тогда мой сон про Иоанна? А вдруг сбудется? Я сам не понял, почему сонная нелепица должна вдруг сбыться. Но взволновался, словно получил подтверждение этому.

И стал я фантазировать, что родится Иоанн здоровым, слышащим и глаголящим. И подумает Иоанн: «За что же Бог так поступил с родителями моими? Почему они не слышат и не глаголят?» И прочитает Иоанн в Евангелии о глухонемых бесноватых, о бесе немом и глухом. Вышел бес – исцелился бесноватый, услышал и возглаголил. И подумает Иоанн о чем-то, о чем-то подумает. Если я это вижу, то Бог и подавно видит. Это испытание похлеще моего, и приготовлено оно Иоанну еще до рождения. А если он не выдержит – и вроде меня, во все тяжкие?

Мне стало жаль Иоанна.

И вдруг я почувствовал себя крайне неуютно: ведь мать есть не только у Иоанна. Но и у меня. Была. Новопреставленная Софья. Ходит теперь по мытарствам. И бесы взыскивают с нее по моему списочку. Говорят ей: грехов такого разряда у тебя вон сколько, смотри на чашу весов. Кидай-ка, говорят, на другую чашу добрые дела, иначе мы тебя в ад скинем. Страшно душеньке. А я стою в церкви и ничем ей не помогаю. И кому теперь должно быть стыдно? Богу, потому что я Ему назло грешу? Или мне, потому что я мать предаю?

Насчет Бога не знаю, но мне было очень стыдно. Я заказал Сорокоуст, хотя его, кажется, кто-то из родственников уже заказывал. Кашу маслом не испортишь. Теперь уже наверняка кто-то хороший, кто-то достойный будет сорок дней молиться об упокоении новопреставленной Софьи. А я креститься не буду, раз уж зарекся. И свечку к Распятию не поставлю. Пусть уж лучше другие. Стыдно, очень стыдно, но иначе нельзя.

Вот уж и причащают. Пойду-ка я отсюда.

Дома было очень пусто. Как в открытом космосе. Как в безвоздушном пространстве. И никуда эту пустоту не деть, даже если вечеринку устроить. Мерзость запустения… Но вечеринка – это идея, раз уж решил жить по списку. После вечеринки в списке появится куча плюсов. Вечеринка – это идея.