Читать книгу "Всем поровну - Александр Громов"

– Прекратить функционирование, – хрипло сказал я. – Энергию отвести в космос… куда-нибудь подальше. Затем исчезнуть.

Кретин! Настька не сумеет это повторить!

– Алексей! – заорал мне в ухо Максютов. Зарычав, я сорвал с себя каску, отломил дужку микрофона, рывком выдернул тонкие провода. Пусть этот новоявленный благодетель рода человеческого видит и слышит через мой чип. Пусть попытается рулить мною – не факт, что успеет…

– Умри! – крикнул я дочери. – Скажи ему «ум-ри»!

– Не хосю.

– Ум-ри! Дам няняку!

– Неть. Не хосю няняку. Водя.

– Дам, только скажи «ум-ри».

– Умли.

«ПРОШУ ПОДТВЕРДИТЬ КОМАНДУ».

– Еще раз!

– Умли.

Интересно, сумеет ли Максютов отключить меня? Совсем – более чем вероятно. А на время?

Он поступил проще – моя правая рука поползла к едва заросшей яме в боку, пальцы вцепились в швы. В глазах начало темнеть. Я услышал свой собственный короткий вопль, донесшийся как бы издалека.

«ВОССТАНОВЛЕНИЕ ФУНКЦИЙ ПРИОСТАНОВЛЕНО».

Наверное, в этот момент Максютов искренне пожалел, что не дал мне никакого оружия. Но мои ногти, раздирающие швы, работали немногим хуже.

– А теперь, – крикнул я, задыхаясь, – убери нас из себя. У-бе-ри нас. Ну?

– Неть, – сказала Настька. – Водя.

Я уже ничего не видел. В глазах плыло. Еще несколько мгновений – и потеря сознания гарантирована.

– Убели няс.

Ни слова в ответ – только огненные буквы на черной небеси:

«ВЫПОЛНЯЮ».

И сразу – в темноту и холод сентябрьской ночи, в сырую, едва не битую инеем полегшую траву. Босиком. По мне сразу побежали мурашки. Луч прожектора добежал до нас, скользнул, ослепил и остался, нацеленный. Тянуще завыла сирена.

Я рухнул на колени, руки упали плетьми. Адски пылал бок.

– Папка, – сказала дочь, и я сумел поднять голову.

– Что, солнышко?

Я осекся. Что-то было не так. Она смотрела на меня и улыбалась, показывая ровные белые зубки. Куда-то исчезла нездоровая одутловатость лица, пропал вечно высунутый наружу толстый слюнявый язык, сгинуло привычное выражение идиотизма в широко раскрытых глазах. Нет, они не светились умом – я понимал, что этого не может быть вот так, сразу. Но они впитывали этот мир с вечным любопытством здорового младенца, а значит…

От вездехода, облепленные резким светом прожекторов, к нам бежали люди. Я не смотрел на них. Я перестал обращать внимание на боль.

Настька…

Монстр. Он считал слабоумных своими хозяевами, заботился о них и лечил. Слабоумие слабоумием, а сорок семь хромосом – перебор. Выходит, пока мы блуждали внутри этого чудовища, оно скрупулезно копалось в клеточных ядрах больного ребенка, изымая лишние хромосомы, поправляя оставшиеся…

– Папка плисол, плинес няняку. – Она улыбнулась. И, не выдержав картины моего внезапного столбняка и изумленной физиономии, прыснула.

– Покажи язык! – потребовал я.

– Бе!

Язык как язык. Язычок даже. Обыкновенный, красный. Высунулся и убрался, словно дразнясь.

– Еще раз! – крикнул я, вскакивая на ноги, и, подпрыгнув, захохотал, веря и не веря своему счастью. – Еще! Еще!!!

Она засмеялась.

– А зачем?

Эпилог

Я уже не служу в УНБ.

Нет, меня не тронули и пальцем, не наказали нашими «домашними» методами и уж подавно не отдали под суд – насколько я понимаю, в этом просто не было никакого смысла. Меня даже не понизили в звании, увольняя в отставку, и ныне я отставной майор Нацбеза. Звучит не настолько плохо, чтобы впасть в отчаяние, даже веско для коммерсантов средней руки, которых я, случается, консультирую – в основном по вопросам, как не платить лишних налогов и какой рэкет выгоднее предпочесть: частный или государственный. У меня хорошая репутация и постоянная клиентура. Тот же Каспийцев, накопивший на «особых премиальных» достаточную сумму, чтобы начать новое дело. Его контора процветает, а кроме нее есть и другие, нуждающиеся во мне так же, как я нуждаюсь в них. Моих гонораров хватает, чтобы снимать однокомнатную квартирку в тихом районе, вполне сносно жить самому да регулярно посылать бывшей жене вспомоществование.

Мне даже оставили казенный чип. С ним спокойнее и Максютову, и мне. Все-таки спецмодель.

Моей бывшей группой руководит Саша Скорняков. Он получил следующее звание. Конечно, теперь ему недосуг зайти ко мне раздавить бутылку-другую. Но я не обижаюсь. Для этого занятия мне не нужен компаньон. По вечерам наедине с собой я вживаюсь в образ угрюмого пьянчуги – молчаливого, все сильнее замыкающегося в себе с каждым новым глотком. Так лучше для всех нас. По сути, я уже вжился в этот образ настолько, что, мотаясь днем по своим необременительным делам, с вожделением жду вечера, когда задерну плотные шторы, выключу весь свет, кроме ночника, и налью себе первую стопку. Я ношу маску, лучшую из всех масок на свете, – собственное лицо.

Несомненно, за мною присматривают. Что ж, пусть. Их право. Я маленький человек и не представляю опасности, Максютов это знает и, вероятно, страхуется лишь из привычки все делать основательно и дотошно. Невозможно представить Носорога столь сентиментальным, чтобы ему пришло в голову щадить тех, кто опасен, в память о прежних заслугах.

Не тронули, а тронут ли в дальнейшем – как знать? Ситуация может поменяться, и мне интересно только одно: пойму ли я в последнюю секунду жизни, что мною РУЛЯТ? С другой стороны, и памятника за мои заслуги мне никто не поставит, что только справедливо и о чем я, признаться, нисколько не жалею. Не я избавил мир от Монстра – в большей степени это сделал Максютов, независимо от того, что было у него на уме. Он и еще Настя.

Спокойная, тихая жизнь. Вроде бы рановато мечтать о ней в тридцать три года, но кто ж меня спрашивает? Надо поинтересоваться у наследников Шкрябуна: не продадут ли они тот домик в Жидобужах по-над шумящей перекатами речкой с форелью, если он еще не развалился? Не продадут – куплю другой в тех же краях. Будет летняя дача, а со временем я окончательно переберусь туда, поближе к природе. Стану ходить на рыбалку, растить яблони и вскапывать огород…

Иногда мне снятся сны – те самые, из породы «лучше бы не было». В них, необычайно и удручающе ярких, я никогда не сижу без дела. Я иду! Просто иду, и все. Не останавливаясь. Я не помню, зачем я иду, я напрочь забыл это, утерял цель и смысл, но знаю, что обязан идти и идти по бесконечным внутренностям Звездного Монстра.

Я просыпаюсь.

И понимаю, что все это – было.

Монстр окончательно исчез к февралю. Говорят, в последние недели он выглядел совсем жалко: занесенный снегом холм с каждым днем «садился», становясь все ниже и ниже, а в тех местах, где снег регулярно счищали, поверхность Монстра почернела, сделалась морщинистой и трещиноватой, вроде мокрой от дождя коры старого больного дуба, и из трещин постоянно сочилась густая прозрачная жидкость, не замерзающая на морозе. Иным казалось, будто Монстр плачет, умирая…