Читать книгу "Черный легион - Богдан Сушинский"

— Ч-что вы, Бог мой, — едва сдерживала она дрожь в голосе. — С вами это б-было бы не так страшно.

— Вы уверены?

— Вы-то по крайней мере мужчина. Дико, но естественно.

— Напрасно Паскуалина перехватила вас у порога монашеской обители. «Дико, но естественно»! Ладно, все, выбирайтесь из этой лесбиянской опочивальни.

59

Поднявшись на второй этаж, Скорцени дал Катарине двадцать минут на то, чтобы оделась и собрала свои вещи.

— Этот рай не для вас, Мария Сардони. Не для вас созревают плоды его.

— Как оказалось, — покорно согласилась, девушка.

Она была пунктуальной. Ни на минуту не задержавшись, предстала перед Скорцени, одетая в легкое пальто и в сапожках, лицо наспех, но основательно припудрено.

— Почему без вещей? — резко спросил ппурмбаннфюрер.

— Зачем? — Она слегка пошатывалась. Спиртное все же начинало действовать.

— Вы серьезно решили, что я приглашаю вас на прогулку?

— Но очень долгую, — грустно улыбнулась Катарина. Для человека, решившего, что его ведут убивать, она держалась более чем достойно. Скорцени не мог не заметить этого. — Не будем обременять себя вещами.

— Оставляете их мне? Быстро за вещами!

Еще через несколько минут Катарина появилась с небольшой спортивной сумкой за плечом.

— Здесь все. Исчезать человек должен вместе со своими вещами. В дороге. Я как-то не подумала над этим.

Фройнштаг не видела и не слышала всего этого. Из ее комнаты не доносилось ни звука, хотя она, несомненно, находилась в ней. Штурмбаннфюрер не стал тревожить ее. Не хотелось видеть сейчас это чудовище. Но понимал, что Лилия чувствует себя неуютно и наверняка сожалеет, что страх перед шефом не позволил ей избавиться от основательно «отработанного материала». Вряд ли она сомневалась в том, что Сардони нажалуется пггурмбаннфюреру.

Скорцени привел Катарину к воротам, приказал часовому в гражданском открыть их, и потом еще минут десять провожал по тропинке, ведущей напрямик, через небольшой лес, к шоссе.

За все это время они не произнесли ни слова. Вечер был тихий, теплый и, на удивление, лунный.

«Вечер благоденствия, философствований и свиданий, — подумалось Скорцени. — Наша прогулка подтверждает это».

Как только тропинка подступила к оврагу, девушка остановилась, опустила сумку на землю и сделала несколько шагов в сторону, по кромке невысокого обрыва.

— Обычно расстреливают над оврагами, правда ведь? — осторожно заглянула она под захваченный корневищем старого дуба овраг. Нет, похоже, коньяк все еще не одолел ее.

— Обычно да. Удобно во всех отношениях, — согласился Отто.

— Никогда еще не видела, как расстреливают.

Девушка покорно стала спиной к оврагу. Но потом извинилась: «Нет, так страшно», — и повернулась спиной к палачу.

Скорцени задумчиво смотрел на широковатые, элегантно выкроенные плечи девушки, ее лебяжью шею. Его потрясали безропотность и святое, великомученическое, мужество, с которыми Катарина готова была принять свою гибель.

Теперь он мог признаться себе, что первым намерением, вызванным рассказом девушки, было отвести ее подальше, приласкать и пристрелить. Поласкав Катарину, он удовлетворил бы то естественное мужское желание, которое пробуждала в нем девушка, а пристрелив — похоронил бы вместе с ней всю эту историю с тройным агентом Марией Сардони.

Но теперь в нем буйствовало только одно желание — подойти и обнять ее за плечи. Будь Скорцени до конца искренним с собой, он признал бы, что Катарина освящала в его душе чувства жалости и сострадания — именно те чувства, которых он давно стыдился и которые старался всячески подавлять в себе.

Скорцени осмотрелся. Нет, вблизи никого. Это была осторожность, но не убийцы, а влюбленного самца Однако желание воспользоваться их одиночеством, чтобы силой взять у девушки то, что совершенно недавно она предлагала сама и в постели, Отто презрел в себе так же, как еще недавно презрел необходимость убить ее.

— Вы, наверное, забыли оружие? — спохватилась Катарина через минуту-другую, чувствуя, что произошла какая-то заминка Штурмбаннфюрер был в гражданском, и у девушки были все основания засомневаться в том, что он не забыл сунуть оружие в висящую подмышкой кобуру. — У меня в сумочке дамский пистолетик. Возьмите.

Катарина говорила это совершенно искренне. Ни в голосе ее, ни в поведении не ощущалось расчета на великодушие, не выпирала игра в «последнее мужество». Девушка в самом деле хотела помочь ему. Она чувствовала свою вину, знала, что за нее причитается, и покаянно принимала наказание, не пытаясь каким-то образом спастись.

«А ведь ты, идиот, даже не потрудился обыскать ее! — с холодным презрением бросил себе Скорцени. — Она запросто могла пристрелить тебя. Очень странно, что Катарина не воспользовалась такой возможностью».

— Ну чего вы, возьмите, — по-своему истолковала его молчание Сардони. — Потом оставите себе. Говорят, хороший. Я так ни разу и не решилась выстрелить из него.

— Спасибо, свой имеется, — резко отрубил Скорцени. И вдруг, неожиданно даже для самого себя, взорвался: — Хватит демонстрировать свое христианское смирение! Оно меня оч-чень растрогало. Это свое смирение следовало употреблять прежде, чем давать согласие на. агентурную работу, да еще трем разведкам сразу! А теперь вы стоите, соблазняя меня своими бедрами, и пытаетесь растрогать своей тупой, дегенеративной безропотностью. Хотя сам Бог велел пристрелить вас. Что я и сделаю. С огромнейшим удовольствием. Я не прав?

— Трудно расстреливать женщину, которая еще недавно лежала в вашей постели, — неужели я не понимаю? — оглянулась на него Катарина. Голос ее прозвучал по-доброму и даже сочувственно. — Чем я могу помочь вам? Выстрелить в себя не решусь, это исключено.

— Замолчите! — почти прорычал Скорцени, выхватывая пистолет.

Прошло еще две-три минуты. Катарина вновь стояла спиной к нему. Штурмбаннфюрер подступил на несколько шагов, и девушка, тихо ойкнув от страха, присела. Даже не то чтобы присела, а просто ноги у нее вдруг подогнулись, и в такой неудобной, странной позе она и замерла в ожидании выстрела.

— В п-подобных случаях р-разве н-ничего не говорят? — заикаясь от страха, спросила она, выпрямляясь и оборачиваясь к Скорцени.

— Что?! — холодно проговорил Отто. — Что в «подобных случаях»? В подобных случаях говорят: «Убирайтесь к черту!» Это и к вам относится.

— Так вы не станете стрелять в меня?

— Можете считать, что вас уже казнили. Там, в бассейне. И не смотрите на меня такими испуганно-обиженными глазами, — подступил он еще ближе.

— Вы правы: казнь состоялась там. Здесь исполняются формальности.

— Можете считать, что они исполнены. Уезжайте. Забейтесь в самый дикий уголок Италии, а еще лучше — Швейцарии, и чтобы ни одна ищейка из СД, гестапо, абвера, итальянской тайной полиции больше не видела вас и до самого конца войны не слышала вашего имени.