Читать книгу "Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - Эрик Эмблер"

— Если в ближайшее время я не выпью воды, то упаду в обморок. А проклятые мухи…

— У меня примерно такое же чувство. — Он кивнул. — Но останавливаться нельзя. Сможете пройти еще немного?

— Надеюсь.

Сухая щебенчатая дорога показалась нам оазисом в пустыне. Залесхофф радостно вскрикнул:

— Я знал, что мы уже близко!.. Теперь идите в кусты и ложитесь, а я посмотрю, где раздобыть воды. Никуда не уходите.

Предупреждение было излишним. Двинуться с места меня могла заставить лишь крайняя необходимость.

Вспоминая дни, проведенные с Залесхоффом, я больше всего удивляюсь одному — моей непоколебимой убежденности в том, что Залесхофф выносливее меня. Именно он уговаривал сделать еще одно усилие, когда это казалось совершенно невозможным. Именно он, когда мы совсем выбивались из сил, проходил еще километр или два, чтобы найти для нас обоих еду и воду. Да, конечно, Залесхофф не подвергался такой опасности, как я, — и что? Я почему-то считал само собой разумеющимся, что Залесхофф находится в лучшей форме. Я только теперь понимаю, что его превосходство было не физическим, а моральным. Со смешанным чувством вины и восхищения я вспоминаю его серое от усталости лицо, его привычку проводить тыльной стороной ладони по глазам, а также один небольшой инцидент, который случился позже. Залесхофф неожиданно привалился к дереву. Сдерживая раздражение, я спросил, что с ним. Глаза у него были закрыты. Помню, его лицо внезапно напряглось, он вдруг рассердился и заявил раздраженно, что ему в ботинок попал камешек. И все. Залесхофф сделал вид, что вытряхивает камешек из ботинка, и мы двинулись дальше. Разве можно его не любить!

Толчок вывел меня из полузабытья. Открыв глаза, я увидел, как по грязным небритым щекам Залесхоффа струйками стекает пот.

— Еда и напитки.

Он купил немного хлеба и колбасы, а также бутылку разбавленной вином воды у женщины в домике примерно в четверти мили отсюда. Ее муж работал в поле. Залесхофф больше никого не видел, если не считать водителя грузовика, проезжавшего по дороге.

— Лично я предпочел бы простую воду, — прибавил он, — но женщина сказала, что безопаснее добавить в нее немного вина. Я не стал спорить. Не хватало еще, чтобы у нас разболелись животы.

Я слишком устал и не мог много есть. Закончив, мы рассовали по карманам остатки еды, выкурили по сигарете и снова двинулись в путь.

После полудня стало хуже, чем утром. Это был первый по-настоящему жаркий день за все время моего пребывания в Италии. Мы шли, перебросив пальто и пиджаки через плечо. Мухи донимали нас так, что терпеть уже не было никаких сил. Дважды пришлось делать крюк по заросшей кустарником местности, чтобы нас не заметили крестьяне. Мы пересекли еще одну проселочную дорогу. Часа в четыре Залесхофф остановился.

— Если мы и дальше будем так идти, — тяжело дыша, сказал он, — то убьем себя. Железная дорога уже недалеко. Давайте глотнем воды и подождем, пока солнце немного остынет.

Около часа мы отдыхали под деревом, болтая о всяких пустяках, чтобы отогнать сон. Когда мы встали, солнце уже начало опускаться к верхушкам деревьев на западном горизонте. Мухи, похоже, немного успокоились. Залесхофф предложил петь, чтобы поддерживать неизменный темп. Поначалу его идея показалась мне жалкой имитацией воодушевления, но вскоре я, к своему удивлению, обнаружил, что нечленораздельное мычание, которое нам удалось из себя выдавить, здорово подбадривает. Мои ноги двигались словно автоматически, я чувствовал лишь боль в бедренных мышцах и горящие подошвы. Начался долгий пологий спуск.

Приблизительно в половине седьмого отчетливо донесся свисток поезда.

— Слышите, Марлоу?! — воскликнул Залесхофф. — Слышите?

— Похоже, это очень далеко.

— У электричек слабый гудок. Еще пару километров, и мы у цели.

Двадцать минут спустя мы пересекли третью дорогу. Она была чуть шире других, и, прежде чем выйти из укрытия и перебраться на другую сторону, нам пришлось ждать, пока проедут легковой автомобиль и фургон.

Идти стало сложнее. До сих пор наш путь пролегал по открытой местности, частично занятой полями, где лишь иногда встречались невысокие изгороди или каменные заборы, обозначавшие границы участков. Ближе к железной дороге участки стали меньше, причем некоторые были огорожены проволокой. Показалась довольно большая фабрика с двумя высокими трубами. Затем, когда мы, задыхаясь, взобрались на пологий холм, Залесхофф указал на тонкую, похожую на серое облако полоску у самого горизонта и сообщил, что это холмы под Бергамо. Прошло совсем немного времени, и мы увидели железную дорогу.

Она выныривала из лощины примерно в четверти мили впереди и ниже нас. Ее вид почему-то привел меня в уныние. Мы дошли до цели, но худшее было еще впереди. Изгибающиеся рельсы выглядели очень неприветливо.

— Ну и что теперь? — тоскливо спросил я.

— Теперь подождем до темноты.

Мы нашли выемку, скрытую высокой травой и грудами бурых камней, и разделались с остатками еды. В глазах резало, словно в них насыпали песок, и они то и дело норовили закрыться, но спать, как ни удивительно, совсем не хотелось.

— Лучше надеть пальто и шарфы, — посоветовал Залесхофф. — Скоро похолодает.

Мы лежали молча, наблюдая, как солнце увеличивается в размерах и краснеет, опускаясь в перистые иссиня-черные облака. Стало темнеть. Дождавшись почти полной темноты, мы покинули укрытие, вплотную подошли к железной дороге и двинулись вдоль путей в сторону, противоположную лощине. Когда показались огни, было уже совсем темно.

Как на всех остальных станциях в итальянской провинции, тут не было платформ — только белые оштукатуренные здания, аккуратные деревянные заборы и подстриженная живая изгородь. Чуть дальше переезд и сигнальная будка. Прожектор на стандартном бетонном столбе выхватывал светлый круг перед зданием вокзала. Там стояли, мирно беседуя, двое мужчин: железнодорожник и чернорубашечник с ружьем за спиной.

— Что здесь делает тип с ружьем? — шепотом задал я глупый вопрос.

— А вы сами как думаете? — ответил Залесхофф. — Придется возвращаться и переходить через пути чуть ниже.

Мы пошли назад у проволочного забора вдоль железной дороги, потом пролезли под ним и перебежали через рельсы. На другой стороне мы не стали перебираться через забор, а медленно пошли к станции.

Рельсы возвышались над землей не больше чем на два фута, и нам приходилось буквально ползти на четвереньках, чтобы остаться незамеченными. Ограда свернула влево, и я увидел впереди себя массивные силуэты железнодорожных платформ с накрытым брезентом грузом. Через несколько секунд мы смогли выпрямиться — от здания вокзала нас отделял состав.

На боковых путях стояли около двадцати платформ, и все, похоже, с грузом. Мы пошли вдоль состава, пока не добрались до буферов последней платформы. Тут Залесхофф остановился.

— По-моему, то, что надо, — прошептал он. — Все груженые и готовые к отправке. Вероятно, их поставили тут вчера вечером. Дайте мне ваши спички.