Читать книгу "Захват Московии - Михаил Гиголашвили"

Сержанта не было. Я остановился, не зная, куда идти. А, вот он, около тумбочки, с офицером. Машет рукой:

— Сюда пошёл!

Понял. Пошёл, куда скажут. А куда еще?.. Я пойман, в их руках полностью, у меня ничего нет — ни документов, ни денег, ничего. А что есть? Мало чего есть. «О Господи!» — впервые подумалось мне по-русски голосом Бабани (всегда повторявшей это с придыханием и чувством: «О хосссподиии!»). И я жарко пожелал, чтобы Бог был и чтобы Он меня услышал. Пусть даже такой, не очень справедливый, создавший хищняг и ворюг, забывший вывернуть Адама наизнанку, но всё-таки пусть Он есть, пусть Он будет… Это лучше, чем ничего!.. Если Он есть, то Он же видел, что я ни в чём не виноват, не виновен! В чём моя вина?.. Что с наци познакомился?.. Что их в номер впустил?.. А как не пустить?.. Если Он всё видит и слышит, то Он наверняка знает, что я не хотел их пускать, они сами навязались. О Господи, помоги!

Сержант указал мне на открытую дверь моей камеры:

— Идите туда пока, полковник на оперативке, к девяти на вас заказ…

Я испугался:

— Как… заказ? Заказался? Забор?

Сержант засмеялся (улыбнулся и офицер у тумбочки, что-то писавший на отдельных листочках):

— Заказали вас. На допрос.

— Куда?

— Увидите. Идите, сидите там. Скоро уже.

— А сколько сейчас часов, минутов?

— Без четверти девять.

Я сразу не сообразил: четверть — это сколько? И без четверти — сколько?

Сержант поднёс часы к моим глазам и громко, как глухому, сказал:

— Без пятнадцати минут, — а офицер внимательно посмотрел на меня, молча открыл тумбочку и подал мне жестянку пива:

— Опохмелитесь! Вам трудный день предстоит!

— Понял! Сейчас опохмелю себя! — поблагодарил я и пошёл ковылять в камеру, по дороге думая, что русским нравится, когда говоришь «понял», — они как-то успокаиваются после этого… думают: «Ну и хорошо, что понял, значит, всё в порядке». Надо так кратко, понурливо сказать: «Понял!» — и покористо ждать. Надо только с душой сказать, чтоб они поняли, что человек понял… реально и чисто понял, а не сяп-тяп…

Я сел на доски и попытался стянуть мысли в клубок, но никак не мог их собрать. Даже слова стали как-то странно двоиться, распадаться: полслова вылезало русское, а вторая половина — немецкая. Или наоборот. Вот что это?.. Стеwand… Eiдро… Ботiffel… Двеtür[92]…

Я помотал головой — наваждение не проходило: языки смыкались, как в калейдоскопе, и я не знал, как их разделить, разорвать… От волнения я стал хвататься за доски — а они, как живые, двигались и нагревались, дыша. Или это я дышу так храпко… хропко… хрупко…

Надо лечь на спину и задрать ноги на стену, чтобы кровь прилила к голове — так учил дедушка Людвиг, если в голове мутится. Чем выше ноги и чем ниже голова — тем лучше… Помогает. Еще вдохи-выдохи. Можно ногами сделать Fahгпед, велогad[93]…

Таким, с ногами на стене, меня застал сержант:

— Ого! Загораем? На выход! С вещами!

— Вещей нет. Я только сам вещь… — Я вдруг вспомнил продавщицу из ларька и стал пытаться влезть в жмучие башмаки. Но ступни, видно, от водки опухли (как объяснил вчера Максимыч), вот и не лезут… Но водка была вчера, а не лезут сегодня… Сейчас, после водки — поводкие… Пройдет… Вот пива выпить.

Сержант терпеливо ждал, пока я боролся со штифелями и допивал пиво, взял пустую жестянку и закрыл за мной дверь ключом.

— Зачем пустую закрыть? Кто убежит? — решил я наладить контакт через шутку. — Из пусторожнего в пусторогое?

— Черти чтоб не забежали. Прошёл — по лестнице и наверх!

На знакомой мне лестнице было людно — стояли, курили, кто в форме, с кобурой у пояса, кто без формы, с кобурой под мышкой. Были и два одетых по-маскарадски квазипанка, я их раньше видел, сержант назвал их типтунами, которые, всегда здоровые, по улицам бегают. «Будь — будь! Давай — давай!» Они неодобрительно посмотрели на меня, а я ковылял с трудом, руками поддерживая штаны и стараясь не смотреть людям в глаза.

В коридоре около кабинета полковника сержант потоптался, вошел, я остался стоять. Из своего кабинета вывинтился Витя с телефоном в руках, что-то в него сердито и яростно шепча:

— А я тебе говорю, что по-твоему не будет, а будет по-моему… Почему?.. Да по кочану!.. Сам должен понимать. Каких друзей?… Пошли их куда подальше… Таких друзей — за хвост и в музей!.. — Заметив меня, он сухим кивком отметил меня, спросил: — Ну как, очухались после вчерашнего?

— Да, вчера как чухча был… Пил… Немцу водка… как смерть…

— Эт-точно. И немцу, и финну, и всякому шведу… — отозвался он, возвращаясь к разговору, а из кабинета показался сержант:

— Стойте тут, он позовёт. А мне вниз надо срочно. Никуда не уходите!

— Куда тут ходьба…

Но когда он удалился, возникла мысль тоже уйти — только в другой конец коридора. И там тихо-тихо, вниз-вниз, и — nach draußen!..[94]А дальше куда, без паспорта, без ничего?.. На улице под ларьком сидеть?.. Или сесть в такси и в немецкое посольство уехать?.. Но Витя тут, посматривает одним глазом, а в трубку говорит:

— Ты мне мозги не компостируй, а пойди и попытайся… Не надо философий разводить… Ну, дорогой мой, волков бояться — в зоопарк не ходить!..

Дверь открылась, возник полковник в черном костюме в полоску, сказал неприветливо:

— Входите!

Я заковылял к стулу, где уже раньше сидел, и плюхнулся на него.

— Что с вами? Вы ранены? — спросил он.

— Да… ранен… жизнь ранила… штифели новые… Я в тапочках… там, в сумке… можно надевать? — Я увидел свою сумку возле стола.

Он секунды три недоверчиво смотрел на меня, потом открыл сумку, вытащил двумя пальцами тапочки и кинул их мне:

— Переобуйтесь…

— Да, новые купили… на разбазарке… забыли, что номер больше брать надо… китаёз мал… ветераны обули меня…

— Обули вас — это точно, — усмехнулся он и сел за стол, еще раз внимательно и оценивающе посматривая на меня:

— Ну и вид у вас!.. Дикий!.. Что с вами за неделю Россия сделала!..

— Это не Россия. Это я сам идиот… Наци… Сволочь… Зубовой щетки нет? — вспомнил я.

Он поморщился, заломил по одному пальцы:

— Попозже с этим. Скажите вначале, что случилось в номере и что лично вы делали? Лично вы!

— Лично ничего сделал… Наци пришли, принесли какого-то чухчу, начали крики делать — деньги, деньги… 25 штуков… Он не имел. Они били, я был против бить… Они бросили меня туда, в Badezimmer, да, в ванную… чтобы не мешал… Радикал кричает: «Что за фашист эдакий, крови боится»…