Читать книгу "Линия красоты - Алан Холлингхерст"

— Номерную табличку, думаю, тебе надо сохранить.

— Конечно. Она тысячу фунтов стоит.

— Добрая старая «КТО 6».

— Ага, — сказал Уани; он никогда не любил сантиментов.

Взглянув вверх, Ник увидел в окне кабинета леди Уради, полускрытую белой кружевной занавеской. Ник помахал ей рукой, но она не ответила — просто стояла, устремив взор на рыжеющие листья деревьев под окнами. Должно быть, не заметила их — или, быть может, заметила, но уже унеслась мыслями куда-то далеко в прошлое или в будущее. На ней было строгое шерстяное платье и одинокая нить жемчуга на шее. Ник вдруг понял, что не может представить себе ее на улице: казалось, она, как привидение, навеки прикована к этому дому, и белая занавеска обрамляет ее так же естественно, как рама — картину.

— У тебя с деньгами как? — спросил Уани.

— Милый, у меня все отлично. — Ник повернулся к нему и улыбнулся нежно и игриво — совсем как год назад. — Ты же знаешь, твой подарок принес мне удачу.

Он как бы невзначай положил ладонь на руку Уани, лежащую на колене; мгновение спустя Уани убрал руку и полез в карман за носовым платком.

— Пора тебе съехать от Федденов, — сказал он. — И жить в собственной квартире.

— Знаю, — сказал Ник, — в общем, давно пора. Но мы так сжились друг с другом… Не знаю, что они будут делать без меня.

— Никогда не знаешь… — начал Уани и не договорил. Отвернувшись, он долго смотрел на тротуар, на уродливую бетонную ограду сада, на чей-то пристегнутый к забору велосипед. — Я тут подумал: наверное, оставлю тебе тот дом в Клеркенуэлле.

— О-о… — Ник быстро взглянул на него и отвернулся, не зная, что сказать.

— Конечно, не для того, чтобы ты там жил.

— Нет-нет, не в этом дело…

— Да и странно было бы вселяться в недоделанный дом.

Ник пару раз судорожно вздохнул и сказал:

— Вот что: давай не будем о том, что и кому ты оставишь. — И добавил, сам цепенея от собственной деликатности: — В любом случае, к тому времени он будет давно доделан.

Уани улыбнулся ему холодно и сухо. Пока Ник только слышал о его болезни от других, ему было легче — можно было говорить: «Боюсь, он умирает» или «Он на пороге смерти», не особенно вдумываясь в смысл этих слов, и вместе с ужасом и жалостью испытывать смутное и приятное сознание собственной значительности. Но сейчас, сидя рядом с Уани и разговаривая о завещании, он чувствовал себя униженным и от этого злился.

— Ладно, посмотрим, — сказал Уани. — Я думал, он тебе нравится.

— Мне просто трудно об этом думать, — сказал Ник.

— Ник, мне нужно разобраться со своими делами. В пятницу я встречаюсь с адвокатами.

— И что мне делать с этим домом в Клеркенуэлле? — угрюмо спросил Ник.

— Ты станешь домовладельцем, — объяснил Уани. — Там тридцать тысяч квадратных футов офисной площади. Наймешь управляющего, будешь сдавать дом в аренду и на эти доходы безбедно проживешь остаток жизни.

Ник не представлял, где ищут управляющих, но у Уани спрашивать не стал. Лучше спросит потом у Сэма Зимана. Слова «остаток жизни» больно поразили его сознанием, что Уани говорит о будущем, которого — он это знает точно — уже не увидит. И странно, что это одинокое будущее оказалось связано для Ника с офисным зданием вблизи Смитфилдского рынка. Ник терпеть не мог этот дом, его безвкусную и претенциозную архитектуру, и Уани об этом знал.

— А что будет с Мартиной? — спросил Ник.

— То же самое. Будет получать свое содержание, пока не выйдет замуж. А после замужества — большую сумму единовременно.

— А-а… — Ник с горечью подумал, что это мудро и справедливо, однако не мог не сказать: — Я не знал, что ты платишь ей содержание.

Уани одарил его улыбкой: когда-то — лукавая и чарующая, теперь она выглядела порочной.

— Не я, — ответил он. — Я думал, ты давно догадался. Мартине платит мама. Она ее наняла.

— Понятно… — проговорил Ник секунду спустя и снова взглянул на дом. Мать Уани уже исчезла из окна, кружевная занавеска была плотно задернута, блестящие черные двери заперты: этот дом не впускает в себя чужаков. — Неплохо придумано — нанять сыну подружку!

— Ради бога, — проговорил Уани, глядя в сторону, — она никогда не была моей подружкой.

— Нет, конечно нет, я понимаю…. — пробормотал Ник, мучительно краснея от собственной глупости и в то же время чувствуя странное и нелепое облегчение.

— Не вздумай проболтаться папе. Не стоит отнимать у него последнюю иллюзию.

Нику подумалось, что в «остатке жизни» он едва ли будет часто видеться с Бертраном. В это время черная дверь отворилась, на крыльце показались Моник и старая служанка, одетая в черное. Они стояли, не трогаясь с места.

— Тебя ждут, — тихо сказал Ник.

Уани бросил взгляд через улицу и устало прикрыл глаза, взмахнув длинными ресницами. Ресницы у него остались те же, и Ник на миг окунулся в воспоминания, но тут же выругал себя за эгоизм. Уани неловко завозился на сиденье в поисках трости.

— Как ты доберешься домой?

— Пешком дойду, — пожав плечами, ответил Ник. — Мне не помешает прогуляться.

Уани нашел свою трость и отворил дверь в холодный осенний день.

— Знаешь, я тебя очень люблю, — сказал Ник.

Он сам не знал, зачем это сказал — может быть, для того, чтобы загладить свою неблагодарность насчет дома, — но, едва эти слова слетели с его губ, понял, что говорит правду. Уани промолчал и не оглянулся — он никогда на это не отвечал, но Ник надеялся, что Уани тоже любит его и лишь из гордости или из стыдливости не хочет об этом говорить.

— Кстати, — сказал Уани, — должен тебя предупредить: у Джеральда неприятности.

— Что за неприятности? — спросил Ник.

— Я сам толком не знаю, но это как-то связано с продажей контрольного пакета «Федрэя» в прошлом году. Вроде бы при этом был какой-то мухлеж.

— Вот как? Это, наверное, Морис Типпер…

— Морис свою задницу прикрыл, не сомневайся. Да и с Джеральдом, я думаю, ничего не будет. Пошумят и успокоятся.

— Боже мой… — Ник сразу подумал о Рэйчел, затем о Кэтрин, необыкновенно веселой и беззаботной в последние несколько месяцев. — Откуда ты знаешь?

— Сэм Зиман рассказал.

— Понятно, — чувствуя легкий укол ревности, сказал Ник. — Надо ему позвонить.

Они вышли из машины, и Ник без особой охоты перешел вместе с Уани через дорогу. Он поцеловал руку Моник и объяснил, что Уани недавно вырвало; она выслушала, поджав губы, сумрачно кивая. Лицо у нее было бесстрастное и полное достоинства, но, когда она взяла сына под руку, оно вдруг озарилось неяркой улыбкой, словно, несмотря ни на что, Моник была счастлива, что сын с ней, что ей позволено охранять его и любить. Служанка подхватила Уани под другую руку, и вместе они поднялись на крыльцо. Тяжелая черная дверь захлопнулась за ними; с Ником никто не попрощался — о хороших манерах в этом доме уже не вспоминали.