Читать книгу "Обещание Серебряной Крови - Джеймс Логан"

в которой они все сходятся.

— И это?

— Кристаллы.

Ашра непонимающе посмотрела на него.

— Каждый раз, когда на протяжении веков появлялись Безликие, — продолжал Лукан, — их появлению предшествовало обнаружение определенного кристалла.

— Что это за кристалл?

— Во всех записях говорится, что он пурпурно-черного цвета. Больше мы ничего не знаем. Мой отец верил, что они, должно быть, обладали какой-то магической силой или имели особое значение для Безликих. — Лукан пожал плечами. — Какой бы ни была правда, схема всегда была одной и той же. Обнаружен кристалл, и Безликие появляются, чтобы его обменять.

— Они обменивают его? На что?

— На все, что пожелает владелец кристалла. Говорят, однажды они заплатили целое состояние фермеру, который выкопал кристалл на своем поле. В результате этот человек стал богаче герцога.

— Но если Безликие так могущественны, как ты говоришь, — с сомнением в голосе спросила Ашра, — то они наверняка могли бы просто взять эти кристаллы силой? Зачем беспокоиться о том, чтобы их обменять?

— Кто знает. Судя по записям, Безликие применяют силу только тогда, когда их провоцируют на конфронтацию. Такое случалось всего дважды, и ничем хорошим это не закончилось для тех, кто им угрожал.

— Но они применили силу против тебя. Тот волк в катакомбах.

— Верно, но это было сделано по просьбе Маркетты. Он заключил с ними сделку — пообещал им Клинок Сандино в обмен на то, что они выполнят его грязную работу. Ему не нужны ни деньги, ни богатства.

— Поэтому он попросил их совершить убийства вместо него.

— Верно. А взамен он отдаст им Клинок Сандино.

— Но зачем им понадобился Клинок? — спросила Блоха. — Это не кристалл.

— Да, не кристалл, — согласился Лукан, — но у них должны быть свои причины.

— В этом есть какой-то смысл, — признала Ашра. — Не то чтобы нам это помогло.

— Вероятно, нет, — ответил Лукан. В его голове промелькнула мысль. Что, если... что, если мы каким-то образом…

Возбужденный шепот пронесся по толпе, отвлекая его от размышлений. Великий герцог почти достиг вершины лестницы, двое его сыновей следовали за ним по пятам, но из-за медленного продвижения герцогской свиты позади них образовалось узкое место, и то, что раньше было упорядоченной процессией, постепенно превратилось в беспорядочную неразбериху. Официальные лица и делегаты кричали и толкались, лошади фыркали и топтались на месте, а констебли у подножия лестницы делали все возможное, чтобы поддерживать порядок, в то время как оскорбления летели со всех сторон. Когда делегация Зар-Гхосы приблизилась к ним сзади, одна из ящериц, возбужденная суматохой, вонзила свои клыки в лошадь, на которой ехал лорд-канцлер Артемио. Лошадь встала на дыбы, сбросив лорда-канцлера на землю, и помчалась обратно по проспекту. Подбежали несколько констеблей, двое из них занялись упавшим человеком, в то время как остальные что-то проревели наезднику ящерицы, который молча наблюдал за ними со спины существа. Внезапно подоспели несколько охранников посла, и обе стороны вступили в яростную перебранку, крича и жестикулируя, а пораженный лорд-канцлер в оцепенении лежал у их ног.

— Я думал, это должно было стать проявлением единства, — сухо заметил Лукан, когда один из констеблей наполовину вытащил меч, но его товарищ успел толкнуть его обратно в ножны. Тем временем Великий герцог наконец добрался до верхней площадки лестницы. Старик поднял дрожащую руку и торжествующе помахал толпе, казалось, не обращая внимания на хаос, который он вызвал у себя за спиной. Когда он, прихрамывая, подошел к тому месту, где стоял понтифик, свита Великого герцога смогла беспрепятственно подняться по ступеням, а шум и накал страстей постепенно улеглись. Несмотря на это, потребовалось некоторое время, чтобы вся процессия выстроилась перед огромными дверями Дома Леди. В конце концов все заняли свои места, хотя между несколькими мелкими чиновниками, которые столпились по краям, снова вспыхнули споры, что привело к паре неловких столкновений.

В толпе воцарилась тишина, когда понтифик наконец поднял руки, и комок тревоги, который до этого сидел где-то в глубине живота Лукана, подступил к горлу. Это оно. Взгляд, брошенный на Блоху, показал, что она тоже нервничает; веселье девочки угасло, сменившись серьезным выражением, которое казалось неуместным на ее юном лице. Ашра не проявляла никаких эмоций, ее черты были непроницаемы, когда она наблюдала за происходящим внизу. Они молча слушали — вместе со всей толпой — как понтифик начал говорить.

— ...станьте свидетелями этого... знаменательного дня... двух великих городов... в дружбе...

— Я не слышу, что он говорит, — пожаловалась Блоха.

— Не имеет значения, — ответил Лукан. — Скоро это станет неактуальным.

Речь продолжалась, но до них, находившихся на колокольне, долетали лишь обрывки. Вместо этого Лукан сосредоточился на высокопоставленных лицах, собравшихся перед огромными дверями, в поисках любых признаков неприятностей. Он ничего не видел — единственными кинжалами в поле зрения были метафорические, которыми орудовали сыновья Великого герцога, шепотом ведя яростный спор. Мы не видим полной картины, сказал Джуро, и, хотя он говорил о мотивах Маркетты в убийстве посла, то же самое можно сказать и о том, как Безликие намеревались это осуществить. Возможно, они призовут призрачного волка, чтобы тот разорвал ее на части, или воспользуются тем же методом, что и в случае с лордом Савиолой — что бы это ни было — и превратят посла в покрытый льдом труп с посиневшими губами. Нет, подумал Лукан, и то, и другое вызвало бы слишком много вопросов. Маркетта захочет чего-нибудь более утонченного.

Внезапное движение привлекло его внимание — молодой человек в церемониальных одеждах приближался к понтифику, держа на вытянутых перед собой руках древко копья. Лукан понял, что это Серебряное копье, когда острый наконечник оружия блеснул на солнце. С древка свисали черные с золотом ленты Сафроны и голубые с серебром Зар-Гхосы. Чиновник с вежливым поклоном вручил понтифику артефакт Фаэрона. Мужчина постарше взял копье и поднял его над головой, повернувшись лицом к толпе, его лицо блестело от пота.

— Узрите... символ единства... возобновим нашу дружбу... — Лукан не расслышал остальных слов мужчины, но толпа, казалось, оценила их по достоинству; по площади прокатился оглушительный рев. В другой день это могло бы стать моментом личной славы понтифика. А сейчас он выдавил из себя страдальческую улыбку, его рука дрожала, когда он высоко поднимал копье. Наверное, на него давит чувство вины? подумал Лукан. Мне следовало бы знать.

Понтифик опустил копье и кивнул в сторону Великого герцога, но если это и было приглашением правителю Сафроны выступить вперед, то оно осталось незамеченным; старик остался на месте, лениво покручивая кончик уса. Лорд-канцлер Артемио, который, казалось, избежал