Читать книгу "КПСС у власти - Николай Николаевич Рутыч-Рутченко"

вернуть все слои народа на положение крепостных коммунистического государства, в котором находились не только колхозники, но и, особенно после закона 26 июня 1940 года («… о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений»), городское население, было не только трудно, но и опасно для власти.

Армия еще не была демобилизована. В стране шло брожение, вызванное, главным образом, тем, что надежды на коренные изменения режима не оправдались.

Во время войны в значительной степени исчез страх перед карательными органами власти, и теперь открытые стихийные выступления против политики партии, особенно среди инвалидов и демобилизованных ветеранов войны, стали массовым явлением.

Наконец, Сталин еще не успел убрать с главных командных постов ряд выдвинувшихся помимо его воли полководцев, популярность которых вызывала в нем одновременно страх, зависть и ненависть. (Даже Хрущев вынужден был рассказать на XX съезде, как Сталин выдумывал и распространял явные небылицы про маршала Г. К. Жукова).

Несмотря на общее недовольство коммунистической диктатурой и осознание всеми, что победа достигнута народом и, прежде всего, армией вопреки преступному и бездарному партийному руководству, в условиях колоссального военного напряжения и тотальной мобилизации в военные годы в стране, поставленной перед угрозой иностранного завоевания, не могли сразу создаться организованные силы, которые политически возглавили бы всенародное недовольство партийным режимом.

Психологический перелом в сознании народа, произошедший во время войны, не мог в силу этих причин найти сразу после ее окончания своего политического выражения. Тем не менее, несмотря на особо жестокие и массовые преследования, которые проводила власть в 1946–1948 годах, последствия огромного перелома в сознании народа власти не удалось ликвидировать: именно тогда сложилась и цепь подпольных революционных групп и система тех общественных течений, которые раскрылись, начиная с 1953 года и особенно с 1956 года.

Производя массовые аресты и наполняя концлагери миллионами новых заключенных, власть с 1946 года перешла в наступление на все слои населения.

Прежде всего, она начала наступать на крестьянство и на тех рабочих и служащих, которые во время войны завели себе небольшие подсобные хозяйства и индивидуальные огороды. Как мы уже указывали, СНК СССР и ЦК ВКП(б) вынуждены были выпустить ряд постановлений (от 7 апреля 1942 года и другие), где различным организациям, а также рабочим и служащим ряда городов (например, Ленинграда), разрешалось производить посевы и устраивать огороды «на неиспользованных землях колхозов». 19 сентября 1946 года Совет министров СССР и ЦК ВКП(б) выпустили драконовское постановление — «О мерах по ликвидации нарушений устава сельскохозяйственной артели в колхозах»[495].

Постановление классифицирует земельные уступки, сделанные во время войны, как «расхищение общественных земель», подчеркивая, что это явление приобрело массовый характер. Оно указывает далее две основные линии, по которым во время войны наметилась тенденция ликвидации колхозного строя:

«Это расхищение общественных земель идет по линии увеличения приусадебных участков колхозников путем самовольных захватов или незаконных прирезок (выделено здесь и ниже нами. — Н.Р.) … в целях раздувания личного хозяйства в ущерб общественному. Расхищение общественных земель идет также по линии незаконного отвода местными советскими и земельными органами, а то и самочинного захвата общественных земель колхозов всякими организациями и лицами под видом создания на колхозных землях всякого рода подсобных хозяйств и индивидуальных огородов рабочих и служащих … При этом — добавляется в постановлении — такое расхищение общественных земель зачастую происходит при попустительстве правлений колхозов, председателей сельсоветов и райсоветов»[496].

Постановление ЦК направляет свой удар на ту позицию, которую крестьянство упорно удерживало после коллективизации, — приусадебный участок, видя в нем главную опору «частнособственнических элементов», иначе говоря, признавая, что крестьянство не приемлет колхозной системы 15 лет после ее введения и воспользовалось первым ослаблением контроля в деревне, чтобы прирезать себе часть отнятой в колхозы земли и распорядиться колхозным имуществом. Постановление требовало к 15 ноября 1946 года проверить размеры приусадебных участков и отнять «захваченные земли как со стороны отдельных колхозников, так и организаций и учреждений …» (т. е., в основном, земли рабочих и служащих. — Н.Р.).

Что означало практически послевоенное наступление власти на крестьянство, к чему привели постановления сентябрьского пленума ЦК 1946 года и февральского пленума ЦК 1947 года, можно иллюстрировать признаниями членов ЦК, сделанными наряду с признаниями Хрущева, в декабре 1958 года на пленуме ЦК:

«До сентябрьского пленума (1953 г. — Н.Р.) — говорил секретарь Смоленского обкома П. И. Доронин — хозяйство области находилось в запущенном состоянии. Колхозники из года в год производили основных сельскохозяйственных продуктов не больше, а меньше. Сокращалось производство, уменьшалась выдача на трудодни, снижались денежные доходы … люди приходили в отчаяние, потому что каждому хотелось, чтобы дело поправилось, а оно ухудшалось …

Трудно представить себе, насколько плохо было в деревне. Имелись целые районы, в селах которых на протяжении многих лет не только не строили новых домов, но даже крыши не обновлялись»[497].

Эта мрачная картина дополняется Дорониным, когда он касается посевных площадей. Говоря о невозможности распространить севооборот на всю значащуюся в Смоленской области пахотную землю, секретарь обкома жалуется: «У нас сейчас в пашне значится 200 тыс. гектаров леса, которому 16–20 лет. Чтобы ввести в колхозах севообороты, надо всю пашню включать. А как ее включишь, когда там растет 20-летний лес?»[498].

В 1958 году на Смоленщине, оказывается, не были еще подняты земли, запущенные во время войны и после войны. Голод 1946 года, общий упадок сельского хозяйства нельзя было отнести только на счет немцев, и секретарь Омского обкома В. П. Калущинский прямо признает это, говоря о положении в Сибири: «Разве это было только на Смоленщине, о которой говорил тов. Доронин … это не только на Смоленщине, в которой побывали немцы. Это было и в Сибири»[499].

В результате этой политики партии в стране с 1946 года начался сильный голод. Конец войны не только не принес облегчения, но в связи с засухой 1946 года в ряде областей, особенно на востоке, голодная смерть преследовала население. Цифры умерших от голода в 1946–1947 годах до сих пор не опубликованы, хотя Хрущев и признал, что в течение первого десятилетия после войны массовое недоедание, недостаток не только мяса, молока, сахара, но очень часто и хлеба (см. его речь в Рязани, «Правда» от 13 февраля 1959 года), были постоянным явлением. А жалобы на отсутствие продуктов первой необходимости «расценивались чуть ли не антисоветскими».

Жестокая борьба развернулась после войны, как и следовало ожидать, на идеологическом фронте. Недаром послевоенный период остался в памяти у интеллигенции под названием «ждановщины», подобно тому, как годы наиболее свирепого террора (1937–1938) вошли в историю и в память народа как