Читать книгу "«На Москву». Из истории белой борьбы - Владимир Христианович Даватц"

После долгих лет

Пять лет упорной работы, труда, преодоления чрезвычайных препятствий – завершились созданием единой зарубежной Русской армии.

Первый год был употреблен на создание крепкого и прочного ядра: без этого не могло бы быть и речи о сохранении армии.

Когда укрепилось это ядро, разделилась армия на две больших группы – в Болгарии и в Сербии, и каждая из них выдержала свое испытание.

К этим центрам потянулись отдельные воинские союзы, укреплялись, соединялись и по своим странам зарождали свои особые центры.

Основная часть Русской армии к этому времени выделяла новые и новые группы, которые разлетались по миру, вступали в связь с воинскими союзами и усиливали общую организацию в каждой стране.

Все такие центры объединены теперь одним Русским Обще-Воинским Союзом. Всеми руководит одна идея, все проникнуто одной организацией, но положение его в каждой стране совершенно автономно, форма его существования приспособлена к местным условиям, – и единству целого не грозит опасности.

Как в большом океанском корабле, его единый корпус перегорожен водонепроницаемыми перегородками, и снаряд, разбивший где-нибудь броневую сталь, не топит всего судна, так и теперь, если где-нибудь существование Союза стало бы невозможным, то уже нельзя потопить Русской армии.

Но на пути к достижению этой цели стояли преграды, которые, казалось, нельзя одолеть, и соблазны, которыми, казалось, нельзя не обольститься.

Преграды были в явном противодействии европейских государств, в недостатке необходимых средств, во враждебности и непонимании.

Соблазны были в попытках вовлечения армии в политическую борьбу, как внутри самой эмиграции, так и в тех международных конфликтах, которые то тут, то там вспыхивали по лицу послевоенной Европы.

Твердой волей преодолелись преграды. И не будь их, попади ядро Русской армии в тихую зыбь снисходительного благожелательства и добродушия, – кто знает, сохранилась бы ее героическая напряженность, ее жертвенная готовность, ее верность своим принципам и своим вождям? Под ударами судьбы закалялась ее воля; под тяжелым давлением извне создавалось то ощущение «локтя», которое так важно на поле битвы, ощущение, которое соединяло теперь простого солдата, рядового офицера, командира корпуса и Главнокомандующего.

Гонения в Галлиполи, на Лемносе, в Болгарии дали Русской армии еще новое приобретение: дали способность той эластичности, которой так чужда нормальная военная организация. «С нас могут снять внешние знаки принадлежности к Русской армии: скроем их в нашем сердце, – сказал генерал-лейтенант Миллер, приехавший в Болгарию вскоре после высылки генерала Кутепова, – из сердца нашего никто не может их вырвать». Закаленная в борьбе, армия могла теперь принимать те формы, которые не раздражали врагов и не «противоречили международному праву». Но для того, чтобы достичь этого и не потерять своего лица, надо было провести армию через полосу активной борьбы – и постепенно, шаг за шагом, переводить ее к новым формам.

Соблазн «зазываний» с разных сторон тоже был отбит: а соблазн этот был велик и опасен. Армия томилась в бездействии; «зазывающие» – они ведь сулили сделать ее активной.

Сулили ей действие те, которые соблазняли ее задорными словами «Свобода», «Равенство» и «Братство». За этими словами утверждения прав человека и гражданина слышался призыв освободиться от тяжелых уз подчинения – и рисовались возможности для новой борьбы, вместо прежней, как говорили они, – проигранной.

Сулили ей действие те, которые соблазняли ее дорогими словами «Вера», «Царь» и «Отечество». За красивыми буквами славянской вязи, которыми писались эти слова, как за узорчатой решеткой, виделись битвы во имя нового яркого лозунга, который принесет победы, тогда как старый, – говорили они, – давал только поражения.

Сулили ей действие те, кто пробовал положить русских офицеров на чашку весов в своем споре: турецкие «кемалисты» против греков, греки против кемалистов, болгарские «блокисты» против земледельцев, прирейнские немцы – против оккупирующих Рур французов, французы – против отстаивающих свою родную землю немцев. В смуте и междоусобии хотели уловить отдельных людей, нанять, как новых «ландскнехтов», для которых есть только нанявший их господин.

Армия прошла мимо этих соблазнов, не связывая себя ни с лицами, ни с партиями, ни с государствами. «Мы не наемники, а русские воины», – говорилось туркам и грекам. «Армия не вмешивается во внутренние дела», – давался приказ по Балканам. «Не должно быть „немецкой“ или „французской“ политики», – шло распоряжение тем, кто жил по обоим берегам Рейна. «Армия служит России, а не партии», – раздавался голос по всем странам, где живут русские люди.

И пройдя через все эти соблазны, свободная от соглашений, готовая идти со всеми, с кем ей по пути, строгой и незапятнанной, армия пришла к своему старому Верховному Вождю с тем же простым знаменем, на котором было написано одно слово «Отечество» и с тем же благородным сердцем, в котором пылало одно слово «Россия».

* * *

Оценена ли эта активная борьба внешним миром?

Пусть политики, делающие европейскую погоду на всемирных конференциях, не замечают ее. Но иногда и они не могут пройти мимо, сохраняя молчание. В дни, когда уезжал генерал Врангель из Константинополя, те верховные комиссары, главнокомандующие оккупационными корпусами, представители великих и малых держав, которые так недавно готовы были распылить Русскую армию и хотели видеть в лице ее вождя только «частного человека», чествовали его теперь, как Главнокомандующего армией, официальными прощальными банкетами и раутами. Это была не только дань уважения к лицу; это была дань уважения к той идее, которая возвысила это лицо. На прощальном банкете в российском посольстве наш посол А. А. Нератов сказал в своей приветственной речи: «Целые века мы с достоинством держали здесь русский флаг, опираясь на могучую силу, зная, что за нами стоит великое государство. Вы научили нас тому, что с таким же достоинством можно держать русский флаг и в обстановке бесправия и изгнания».

Оценена ли эта борьба русскими людьми за границей?

Левые группы продолжают то умышленно не замечать ее, то искажать, то с упорством повторять о «крахе белой идеологии». Но громадная часть эмиграции, правой по существу, поняла и эту борьбу, и ее значение. Борьба некоторых правых лидеров против беспартийного пути Русской армии не могла заслонить собою того чувства, которое питает широкая эмиграция к Русской армии. Русское беженство знает, что это – самое могучее организованное ядро русской эмиграции, что оно придает всей эмиграции особый смысл, особое государственное значение.

Русская эмиграция знает, что только благодаря этой борьбе спасена честь Российской Императорской армии, которая не кончилась ни позорным разгромом при Калуше, ни переговорами в Брест-Литовске, ни судорогами отчаяния при Новороссийске. Спасена честь, сохранена идея, пронесена традиция. В годы лихолетия сберегаются русские знамена в православной церкви, а не в большевистском музее; они пахнут ладаном, а не нафталином.