Читать книгу "Солнце и смерть. Диалогические исследования - Ганс-Юрген Хайнрихс"

Похоже, именно этот проект и был реализован Слотердайком в «Сферах». Там нет недостатка ни в цветах, ни в соловьях, ни в обезьянках. Но самое главное – там есть дух Возрождения, как его понимает Слотердайк.

По его мнению, суть этого явления – вовсе не в возрождении чего-то почившего в бозе. Эта суть куда более прозаична. Она схвачена уже в «Декамероне» Дж. Боккаччо. Наш современник, который, как ни одно поколение прежде, учился понемногу, чему-нибудь и как-нибудь, помнит все неточно и считает «Декамерон» сборником каких-то малоприличных анекдотов. Во всяком случае, он вспоминает, что именно так трактовали эту книгу суровые социалистические педагоги-наставники, чем создавали ей невероятную рекламу среди учеников.

А между тем «Декамерон» вовсе не описывал собрание беззаботных весельчаков, развлекающих друг друга анекдотами. Рассказывание новелл было единственным способом выжить: ведь действие, описываемое в книге, происходило во время чумы.

Без чумы не было бы ни «Декамерона», ни Возрождения.

Так говорил Слотердайк.

В окружении чумы и смерти, в обстановке краха всей предшествующей культуры семь молодых женщин и трое молодых мужчин, прекрасно воспитанные и изысканные, заперлись от терпящего крах мира в церкви Санта-Мария-Новелла, чтобы посвятить себя ре-анимации, то есть возвращению себе души и утраченной радости жизни.

«Декамерон» доказывает простую истину, с усвоения которой началось Возрождение: в условиях, когда выказали свое бессилие наука и религия, мораль и закон, спасительным средством оказывается успешная повседневность, удача при нехитрых жизненных предприятиях.

О чем рассказывают молодые люди свои новеллы?

Об удачно провернутом деле, об искусно устроенном свидании, которое принесло настоящую радость, – именно это Слотердайк называет «открытием ментальной иммунной системы». Говоря проще, посредством простых и хороших жизненных новостей разум обеспечивает себе невосприимчивость от заразы из враждебного и пагубного окружающего мира.

Новеллы «Декамерона» становятся квазиевангелием Возрождения: при наличии беспросветно-темных вестей из окружающего мира они играют роль «благих вестей», «хороших новостей», сулящих спасение. Как тонко замечает Слотердайк, после «Декамерона» человек перестает нуждаться в доказательствах бытия Бога. До сих пор средневековый человек, чтобы обрести уверенность в жизни, выстраивал силлогизмы, пятью способами доказывал, что Бог существует и что Он совершенен. Затем, исходя из того, что человек есть образ и подобие Бога, он допускал, что тоже чего-нибудь стоит.

«Декамерон» доказывает то же самое, но куда проще. У людей вообще едва ли не все удачно получается, в новеллах только хорошие новости.

На плохие новости молодые люди наложили полный мораторий: ведь новости во время чумы бывают не просто плохие, а очень плохие – словно в современных СМИ, которым запрещено говорить что-то хорошее, потому что государство подозревает в этом скрытую рекламу, доходами от которой СМИ с ним, государством, не поделились. Оттого и царит в сегодняшних новостях столь беспросветный мрак, словно во время чумы. Но есть предел, после которого душа человеческая уже не может выносить плохих новостей. Их просто не выдержит психика. Потому молодые люди заперлись в церкви и решили обмениваться своими собственными новостями – только хорошими. И стали рассказывать друг другу исключительно об удачах – из своей повседневной жизни или из жизни знакомых.

Например, юноша Х решил добиться души и тела девушки Y. И у него все получилось наилучшим образом – к обоюдному, кстати сказать, удовольствию. Или кто-нибудь решил осуществить какуюто хитрую проделку – и осуществил удачно. В общем, что ни новелла, то хеппи-энд.

Простые житейские удачи, которые обеспечиваются настроем на позитивное сотрудничество и полное взаимопонимание, сопровождающееся общим удовольствием, – вот что такое, по Слотердайку, настоящее возрождение. И в прошлом, и ныне, и во веки веков.

Именно такая жизнь – вопреки чуме и полному краху – привилась в Европе и начала там цвести и плодоносить. Так что, выходит, не только двести человек участвовало в эпохе Возрождения, а целые народы.

Именно дух возрождения погнал мореплавателей на поиски новых земель, что привело к Великим географическим открытиям. Объяснение Слотердайка простое и вполне логичное. Чума заставила наложить запрет на плохие новости – и на сообщения о любых страданиях. В Средние века христиане особо выделяли в Троице Бога Сына – страдающего Христа. Теперь же, с началом Возрождения, в соответствии с мораторием на известия о страданиях на первый план вышла другая ипостась Бога – Дух Святой. Ведь Дух Святой страдал меньше, чем страдали Сын и Отец. Дух лишь сопутствовал Их страданиям вздохом несказанным.

Избегая плохих вестей и тягостных переживаний, человеку следовало теперь всецело отдаться во власть Святого Духа. А Дух Святой предстал как Божественный Ветер, сулящий удачу. Осталось только наполнить им паруса. Так что не за выгодой отправлялись за океан великие мореходы. Бог покарал чумой Старый Свет – и отправил искать Новый.

По Слотердайку выходит, что у человека всегда – в любой момент, в любой час, в любой день – есть шанс обрести причастность к эпохе Возрождения. Для этого нужно только одно – перестать приспосабливаться к окружающему миру. (М. Е. Салтыков-Щедрин называл это «жить применительно к подлости».) К позитивистской культурной деградации надо отнестись как к чуме – изолировать себя от нее полностью, закупорив мельчайшие дырочки и щели, через которые может проникнуть зараза. Заключить себя, как лондонский мэр, в стеклянный куб. Или, как говорит Слотердайк, в пузырь, обеспечивающий иммунитет.

Первым – и самым маленьким по размеру – был, по Слотердайку, околоплодный пузырь. В нем человек чувствовал себя просто идеально – впрочем, точнее было бы сказать, не «в нем», а «в его обществе». Ведь плацента – это близнец человека, его идеальный партнер, всецело занятый заботой о нем. Этого идеального партнера-близнеца человек теряет во время рождения. Последствия этой травмы сказываются всю жизнь.

Фантазий у Слотердайка здесь ничуть не меньше, чем у всех психоаналитиков, вместе взятых.

Во-первых, оказывается, что лирические песнопения выражают отнюдь не тоску о потерянной любимой, а печаль о навеки утраченной плаценте. Именно о ней – песнь Орфея об Эвридике, равно как и все песни об утраченных возлюбленных. Ведь тот, кто поет, не зовет свою вторую половину вернуться. Он прекрасно знает, что это невозможно. Так что вариант с возвращением просто не рассматривается.

В истинно лирической поэзии вторая половина непременно «ушла навсегда», что хорошо рифмуется с «не придет никогда». Проницательному исследователю бессознательного сразу же становится ясно, что речь тут идет не об утраченной пассии, а именно о безвозвратно утраченной и погибшей плаценте.

Во-вторых, в старые добрые времена обреченного на гибель близнеца – плаценту – не выбрасывали или, того хуже, не отдавали на растерзание изготовителям всяческих лекарств и средств омоложения. Его хоронили подле дома. Так и возникал дух-хранитель места. Скульптуры львов и драконов, стерегущие дом, – это тоже иносказательные изображения плаценты.