Читать книгу "Восхождение - Борис Сопельняк"

– Деладье действовал через меня, – усмехнулся Петэн. – Не забывайте, что в то время я был послом в Мадриде. И если великим солдатом меня стали называть после Первой мировой, то, будучи послом, я стал еще и великим дипломатом.

Получив составленное в самых изысканных выражениях письмо от Петэна, генералиссимус Франко на время забыл о своей прижимистости и приказал накрыть праздничный стол.

– Синьоры, – поднял он бокал, – как вы знаете, в ближайшие дни в далекую Россию отправляется наша прославленная голубая дивизия. Ни секунды не сомневаюсь, что в боях с большевистскими ордами она покроет свои знамена славой. Но не нужно забывать, что агенты Кремля действуют по всему свету. Один из них испортил нам немало крови, помогая республиканцам, а теперь французским партизанам. Он изобретателен, хитер и коварен, он умеет так незаметно влезать в душу, так ловко обманывать, что даже я однажды назвал его хорошим фашистом. Никогда этого не прощу! – сорвался на визг генералиссимус. – И вот наконец настал час расплаты, – ухмыльнулся он. – Так что, сколько веревочке ни виться, а конца не миновать. Вы хоть знаете, о ком я говорю? – выкрикнул он.

– Не-е-т! – последовал громогласный ответ.

– Я говорю о Борисе Скосыреве, президенте соседней Андорры. Как этот русский офицер стал королем, а потом, на русский манер, царем, затем, вовремя спохватившись, всенародно избранным президентом, разговор особый. Но его признала вся Европа. Само собой, признала и Испания, тем более что наша страна издревле была одним из гарантов свободы и независимости этого карликового государства. Другим гарантом по сей день является Франция, хоть и не та, столицей которой был Париж, а всего лишь городишко Виши, но все же Франция. Из этого следует, что если мы захотим что-либо предпринять в отношении Скосырева, то без согласия Франции этого сделать нельзя.

Так было до того момента, пока я не получил вот это письмо, – потряс он конвертом. – Оно от маршала Петэна. И, знаете, чего просит синьор Петэн? Он просит согласия правительства Испании на арест агента Москвы Скосырева. Я думаю, что раз Петэн так его называет, то у него есть для этого основания. Так как за этим столом собрались все члены правительства, я предлагаю поставить вопрос об аресте Скосырева на голосование. Кто «за», прошу понять руки… Единогласно. Я так и думал.

Сегодня же отправьте письмо маршалу Петэну, – обернулся он к личному адъютанту. – Пусть действует! Но сделайте маленькую приписку. Чтобы эта акция выглядела действительно соответствующей международному праву и чтобы ни у кого не вызывало сомнений, что страны-гаранты действовали по взаимному согласию, я хотел бы, чтобы в аресте Скосырева участвовали наши гвардейцы. Поэтому попросите синьора Петэна сообщить дату и точное время проведения этой операции.

Между тем наши друзья, не подозревая о готовящемся против них заговоре, решили устроить, как принято говорить в таких случаях, отвальную. Стол накрыли царский! Понимая, что в такой компании они сидят в последний раз, Борис открыл все свои кладовые, холодильники и подвалы.

Пили господа офицеры смачно, весело и вкусно. Они рассказывали анекдоты, вспоминали смешные истории, пытались что-то петь.

– Нет, – отложил гитару Борис, – без Вальки что-то не поется. А как мы с ним когда-то пели! – шмыгнул он носом. – Эх, жизнь наша, жестянка! Нет Костина, нет Зуева, нет леди Херрд.

– Нет Штерна, нет Кольцова, нет Рычагова, – продолжил Маркин.

– А Мария, а Тереза? – вздохнул Гостев. – Они-то хоть живы?

– Мария расстреляна, это я знаю точно, – потер свой налившийся кровью шрам Маркин. – Сперва это были слухи, но потом появились публикации, что в Москве ее признали немецкой шпионкой. А Тереза вроде бы на воле: она ведь секретарь Долорес Ибаррури, и ни Пассионарию, ни ее сотрудников пока что не трогают.

– Получается, что остались одни мы, – обвел руками комнату Борис. – Маловато, но, как говаривал капитан-лейтенант Костин, зато мы в тельняшках. Давайте-ка, господа офицеры, пока относительно трезвы, кое-что обсудим. Итак, – повысил он голос, – завтра мы с Пашкой отбываем в Виши, наносим визит вежливости Петэну и, если все пройдет нормально, едем в Лиссабон, садимся на пароход и отправляемся в Уругвай. А ты? – обернулся он к Гостеву. – Какие планы у тебя?

– Я буду воевать, – как о чем-то само собой разумеющемся сказал он. – Не забывай, что на лыжной базе десять моих парней. Отдохнем, залечим раны и, как я уже говорил, будем пробираться в Северную Африку: бошей и там немало, так что будем бить их в пустыне.

– Тогда по полной и, не чокаясь, за погибших, – встал во фрунт Борис. – Вечная им память, и пусть земля им будет пухом!

Когда дружно выпили и чем-то мудреным закусили, Борис снова потянулся к гитаре.

– А не спеть ли нам, господа офицеры? – предложил он, взяв многозвучный аккорд.

– Нет, я не умею, как говорится, в консерваториях не обучался, – отмахнулся Гостев.

– А я попробую, – потрогал свой разгладившийся шрам поручик Маркин.

– Давай, Пашка, – одобрил его решение Борис. – Я начну, а ты как можешь подпевай. Только это будет не песня, а романс. Когда-то мы его лихо выдавали с Валькой: на два голоса, да под гитару, ух!

Не пробужд-а-й воспо-о-минанийМинувших дне-ей, минувших дней, —

несколько неуверенно начал он, но тут же вспомнив, что минувшие дни были не такие уж плохие, повел мелодию в полный голос:

Не возроди-и-шь былых жела-а-нийВ душе-е моей, в душе-е моей.

И тут к его хрипловатому тенору пристроился такой рокочущий бас, что Борис удивленно вскинул брови и, не скрывая восхищения, во весь рот улыбнулся Маркину. А тот, будто ничего не случилось, уверенно взял мелодию на себя и повел первым голосом:

И на меня-я свой взор опа-а-сныйНе устремляй, не устремля-я-й,Мечтой любви-и, мечтой прекра-а-сной,Не увлекай, не у-у-влекай.

«Ай да Пашка! – подумал Борис. – Голосина-то у него – не моему чета. И вообще, он парень что надо. Хорошо, что едем вместе, без него я бы где-нибудь заспотыкался».

Однажды сча-а-стье в жи-и-зни этойВкушаем мы-ы, вкушаем мы-ы, —

неожиданным дискантом зазвенел голос Гостева, а все понявший Маркин тут же ушел в тень.

Святым огне-е-м любви согре-е-еты, —Оживлены, ожи-и-влены, —

грянули друзья! Потом понимающе друг другу улыбнулись и, уже не сдерживаясь, ликующе и во весь голос пропели последний куплет:

Но кто ее ого-о-нь священныйМог погасить, мог погаси-и-ть,Тому уж жи-и-зни незабве-е-еннойНе возврати-ить, не во-о-звратить.

– И еще раз, – кивнул Борис.

Тому уж жи-и-зни незабве-е-енойНе возврати-и-ть, не во-о-звратить.

Отзвучала последняя нота, отзвенела высокая струна, а три русских офицера, каждый думая о чем-то своем, еще долго сидели в безгласной тишине.