Читать книгу "Спецслужбы СССР в тайной войне - Владимир Семичастный"

Работой на всех этих ответственных постах Брежнев занимался не формально. Он с пониманием, с каким-то чутьем подходил к решению важных проблем, не однажды проявлял необходимое знание дела. С этой точки зрения его характеристика, в сравнении с характеристиками других возможных преемников Н.С. Хрущева, представлялась наиболее выигрышной.

Конкурировать с Брежневым не могли ни Суслов, ни Подгорный. Суслов к тому же достаточно хорошо осознавал свой потолок. Он так его и держался, дальше забираться не отваживался.

Последним из тех, кого можно было назвать кандидатом на высокий пост в государстве, был заместитель Хрущева в Совете Министров — Алексей Николаевич Косыгин (он со временем и заменил Никиту Сергеевича именно там, и отлично заменил). Мне казалось, что он сам не стремился к подобной вершине. Его интерес был направлен прежде всего на поиски возможных научных путей в решении экономических проблем. Знающий экономист, прекрасный финансист, он как политик был слабее, старался не ввязываться в дискуссии по чисто политическим вопросам.

Косыгин был очень образованным человеком, ко всему подходил взвешенно и рассудительно, однако за свою правду, свои убеждения далеко не всегда умел бороться, до конца, уходил от острых вопросов. Не раз случалось, что он легко сдавался и выжидал, чем завершится битва. По этой причине ряд людей в то время не поддержал бы кандидатуру Косыгина.

Несмотря на все существовавшие тогда в Советском Союзе проблемы, Леонид Брежнев принимал совершенно иную страну, чем та, что досталась его предшественнику Хрущеву. Брежнев возглавил консолидированное государство, находящееся на подъеме. Он чувствовал себя намного свободней: значительно был сужен круг нерешенных проблем.

На заседаниях Политбюро, иных встречах и совещаниях он вел себя намного приличнее, нежели это делал Хрущев. Брежнев не кричал, не оскорблял. Обычно поступал он так: ставил проблему, а пути к ее решению искал в ходе дискуссий.

Брежнев довольно быстро отблагодарил участников октябрьского переворота: уже через месяц Шелест был переведен в члены Президиума ЦК, кандидатами стали Демичев, на следующий год — Мазуров и Устинов.

Поначалу было впечатление, что Леонид Ильич очень высоко оценивал поддержку КГБ и обоих его председателей — предшествующего и нынешнего.

Александр Николаевич Шелепин стал членом Политбюро вместе с Шелестом, в отличие от него не прошел кандидатского стажа, что было тогда не совсем обычно. Конечно, Шелепина нельзя было сравнивать с авторитетными и такими опытными руководителями, как Брежнев, Суслов или Косыгин, но уважение к нему в партии росло, и довольно быстро.

Где-то мне довелось прочитать, что, мол, сам Хрущев намеревался сделать Шелепина своим преемником. Такое утверждение ни на чем не основано. Хрущев очень ценил Шелепина за его честность и несгибаемый характер. Александр Николаевич ответственно и самоотверженно выполнял свои служебные обязанности. Он стремился быть и строгим, и справедливым, и не позволял оказывать на себя давление ни посулами, ни угрозами.

Однако в 1964 году Шелепин не мог заменить Хрущева хотя бы только потому, что он не был членом Президиума ЦК КПСС, а без этого в то время на первую роль в государстве никто не мог претендовать. Ведь еще совсем недавно Шелепин руководил комсомолом и не имел достаточного опыта государственной деятельности. Равно как и я, Шелепин не мечтал о большой карьере в будущем.

Те, кто хотел бы бросить пятно на этого человека, вытащили на свет сплетню, что якобы в молодости на вопрос, кем он хочет в жизни стать, Шелепин ответил: «Вождем».

Я знал Шелепина лучше всех, и мне хорошо известно, сколь лживы на самом деле подобные утверждения. Шелепин не был человеком наполеоновского типа. Он не испытывал желания добиться власти. По своим политическим амбициям не выделялся среди других. Однако его отличало чувство ответственности. Он всегда требовал соблюдения действовавших тогда правил, законов, соответствия провозглашенным принципам. Именно поэтому он, как в свое время Дзержинский, заработал в придачу к своему имени определение «железный».

Меня же Брежнев за безукоризненное проведение всей «октябрьской акции» хотел наградить высоким государственным орденом. Я его от этого шага удержал. Это было бы на руку тем, кто пытался поставить под сомнение законность снятия Хрущева. Ведь произошло лишь то, что, согласно логике развития партийной жизни и уставу партии, должно было произойти. И что, как я надеялся, будет происходить и в будущем всякий раз, когда лидер партии, государства вступит на ложный путь. Воспрепятствовать ему в этом — всего лишь необходимость и обязанность, а вовсе не какая-то особая заслуга.

Авторитет органов КГБ и мой лично, в связи с действиями КГБ при освобождении Никиты Сергеевича Хрущева с занимаемых им постов, значительно вырос.

Действительно, органы КГБ сработали четко, действовали слаженно, не допустили сбоев, трений, а самое главное, не произошло утечки информации о готовившихся мерах по смене руководства партии и государства.

Потеплели у меня отношения с членами Президиума ЦК, Министерства обороны, руководителями республик и областей.

Однако я по-прежнему стоял ногами на земле и не давал голове закружиться. «Не задирай нос, — говорил я себе, — но и знай себе цену».

Я считал себя человеком нового поколения, стремящегося к обновлению, к постепенному улучшению деятельности партии и органов Советской власти. Но я далек был от мысли о перестройке основ нашего существования, о радикальном сломе отношений, о принципиальных, резких поворотах.

Система, сформировавшаяся в сталинские времена, уже в значительной мере изменилась благодаря Хрущеву.

Но вот мои отношения с Леонидом Ильичом Брежневым сложились совсем не так, как с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Лично я ничем не был обязан Брежневу и потому в общении с ним мог вести себя намного свободнее.

Однажды раздался телефонный звонок. Звонил Брежнев и после короткого разговора неожиданно спросил меня:

— А не пора ли тебе перейти в нашу когорту?..

Я и по сей день точно не знаю, что Брежнев имел в виду под «нашей когортой» и какой, собственно, новый пост он хотел мне предложить. Могу только догадываться, что речь могла идти о месте менее влиятельном, но довольно почетном: одного из секретарей Центрального Комитета партии или же заместителя председателя Совмина СССР.

В иных обстоятельствах я, может быть, и согласился бы. Однако в той конкретной ситуации ответил сразу же:

— Рано, Леонид Ильич. До вашей когорты я еще не дорос, да после недавних больших событий мне надо спокойно завершить в органах то, что, придя на Лубянку, я поставил перед собой как цель.

По правде говоря, аргумент, что я, мол, еще не дорос, был в какой-то мере лукавством. Хотя мне и было тогда всего сорок.

По размышлению я понял, что Брежневу был нужен не я, а мое место. Переведя меня на другую работу, он освободил бы мое место для человека, которому он не был бы чем-то обязан, который слушался бы его во всем и не знал о его всякого рода недостойных поступках.