Читать книгу "Елена Рерих. Путь к Посвящению - Наталья Ковалева"

В дальнейших записях дневника говорится, что (по словам Учителя) сын Наталии Рокотовой не поддерживал идею освобождения крестьян, очевидно, также считая это преждевременным. Единственным сыном Елены Ивановны в той жизни, как и во многих предыдущих воплощениях, был горячо любимый младший сын Святослав – родная и близкая ей душа.

Елена Ивановна вновь спросила Наставника: «Видела ли М.М.Н. Рокотова?», на что Махатма кратко ответил: «Видением» [936] .

Когда Николай Константинович поинтересовался прежними воплощениями Святослава, Учитель ответил: «Иван Рокотов, рязанский помещик, художник. Сын Урусвати (рязанской помещицы)» [937] .

О своем русском воплощении Елена Ивановна рассказала однажды Зинаиде Фосдик, и в дневнике Зинаиды Григорьевны появилась запись: « Е.И. рассказала, что прочла рассказ “Лес увел его” о молодом помещике, который был придавлен падающим деревом, и М. сказал, что это из ее жизни, когда она была помещицей Рокотовой. Затем она читала рассказ про помещицу Натали Рокотову, как та умерла от разрыва сердца на балу и возле нее был ее сын, офицер. Это ее же смерть, и Свят[ослав] был ее сыном. Затем ее видение, как она прощается с сыном, который едет в город, и она ему говорит, как одинока она будет и пусть он даст ей знать задолго до своего приезда, и она вышлет ему буланых, его любимых, лошадей. Тоже она и Свят[ослав] – Рокотовы » [938] .

Жозефина Сент-Илер

После начала сознательного общения Рерихов с Учителями картины из прежних воплощений стали приходить к Елене Ивановне не только во снах, но и в видениях наяву, то есть в бодрствующем состоянии. Дважды ее посещало видение монахини в коричневых одеждах, в молитвенном экстазе. Над ее головой был серебряный голубь; длинная сине-серебряная искра в виде вибрирующей нити исходила от голубя и проникала в ее темя.

В своем дневнике З. Фосдик пишет, что в Средние века Елена Ивановна «… была монахиней-кармелиткой в Париже – Жозефиной Сент-Илер – и жила не больше 20-ти лет. Вообще Е.И. воплощалась быстро, наибольший срок между воплощениями был 45 лет» [939] .

В этой же записи З. Фосдик отмечает, что новая книга, тексты которой были даны Елене Ивановне Учителем – “Криптограммы [Востока]” – будет опубликована под именем Жозефины Сент-Илер, то есть под именем ее прошлого воплощения.

Чуть позже Зинаида Фосдик также отметила по поводу Жозефины, что «это была молодая монахиня, жившая после немецкого воплощения Ядвиги (Е.И.). Затем Е.И. была музыкантшей в Голландии – Гертрудой Гедде [940] – и имела большую семью» [941] .

В дневнике Рерихов, в общем перечислении имен, которые Е.И. Рерих носила в прошлых жизнях, имя Жозефины Сент-Илер сначала было отнесено к XIV веку, но позднее, в 1928 году, Учитель сказал, что Жозефина жила в XII веке. На вопрос Елены Ивановны «Когда была Жозефина С[ент-] Илер?» последовал ответ Мастера М.: «В XII веке» [942] .

Возможно, именно сохранившиеся в Акаше «записи» слов и мыслей Жозефины Сент-Илер воспроизвел позднее Учитель, касаясь обстоятельств жизни людей, причастных Братству и несущих в мире определенную духовную миссию. Махатма М. подчеркнул существование особого момента в жизни деятелей с богатым духовным потенциалом – момента, названного Им «переменою существования». Что представлял собой этот момент? Предчувствие близкого перехода в мир иной, открывающееся высшему «Я»?

25 мая 1924 года Учитель сообщил: «Завтра запишем еще несколько примеров ощущений перед переменою существования». А далее в дневнике Рерихов появляется следующий текст:

«“Я простая монахиня, что вы находите во мне? Не целуйте руки мои, чудес не умею творить. Отец, почему они стремятся в мою келью? Кроме книг, ничего не имею. Они хотят, чтобы я возложила руки на их головы, будто им становится легче, но сама я не чувствую ничего. Иногда лист книги освещается слабым голубым блеском, но ведь не из пальцев моих этот свет?

Всю жизнь с тех пор как меня привели в монастырскую школу, не помню ничего замечательного, разве только когда прихожу в библиотеку, нужные книги были вынуты, и иногда замечала около них синюю искру. Часто мне кажется, что я должна куда-то уйти, и, может быть, они приходят проститься со мною? Мне стыдно сказать, но мне тягостно их почитание, они уносят от меня что-то незаменимое, и лишь прикосновение к этим древним рукописям приносит мне силы. Накануне моего прихода сюда моя мать видела сон – точно я в белом одеянии иду, а за мною клубы пламени”. – Так явила признание одна монахиня за год до пожара, когда она спасла единственные книги, сама погибнув от ожогов» [943] .

Литературный стиль этого отрывка удивителен, ему присущи особые поэтичность и гармония, своеобразный внутренний ритм, характерный для древних сказаний и притч.

После этого текста последовал вопрос Елены Ивановны Учителю и Его ответ:

«– Почему я так устала от этой беседы?

– Понятно, ведь говорим о переходном моменте. Токи старых рекордов передаются. Но эти рекорды сохраняют одинаковость духоты» [944] .

Безвестная монахиня-кармелитка прожила на свете не более 20 лет, но слава о ее духовных силах уже распространилась на всю округу…

Следующим воплощением Елены Ивановны во Франции стала Марго [945] , жена дофина, современница Жанны д’Арк. В том воплощении она стала свидетельницей не только подвига Жанны, но и костра, на котором была сожжена Орлеанская дева.

Это событие настолько потрясло Урусвати, что сила этого впечатления перешла в другое ее воплощение. Это было в Средние века, тогда она была казанской царицей, женой царя Казани Симеона. Ее жизнь тогда завершилась – не в первый и не в последний раз – драматически, но на этот раз не из-за действий врагов, а в силу исторических обстоятельств. Иван Грозный взял Казань, и царица казанская вместе с приближенными к ней женщинами, не желая попасть в руки войска, закрылась в храме и подожгла себя. Она выбрала именно этот способ смерти в силу впечатления, которое произвело на нее в прошлом воплощении сожжение Жанны д’Арк.

В дневнике Рерихов записан диалог Елены Ивановны с Учителем, касающийся обстоятельств той жизни:

«– Верно ли, что казанская царица, собрав всех женщин в церкви, сгорела вместе с ними, чтоб не попасть в руки пьяных орд Ивана Грозного?

– Да. Французское воплощение помнило о костре.

– Может быть, не следовало это делать?

– Но впечатление было велико» [946] .

З. Фосдик, записавшая рассказ Елены Ивановны о том ее воплощении, также отметила, что « сожгла она себя оттого, что, будучи Марго, женой дофина во Франции, была сильно потрясена пламенем костра, на котором сожгли Жанну д’Арк, и сила этого впечатления перешла на другое воплощение» [947] .

В Казани Е. Рерих жила не один раз. Позже Учитель назвал ее монгольское воплощение, также связанное с Казанью: «Султана Уромагарада во время Чингисхана. Царица Казани из рода Чингисхана» [948] .

Кармический враг

Сон-видение прошлого воплощения в Германии, в котором главными врагами Елены Ивановны были ее родственники, имел продолжение. Второй сон, показавший ей картины из той же жизни, приснился ей спустя несколько лет, в 1922 году, когда Рерихи были уже в Америке. Как стало понятно из этого сна, ее кармический враг Конрад в то время был близким родственником ее матери, имевшим на нее большое влияние; он убедил мать казнить ее, состряпав на нее какое-то ложное обвинение. В автобиографии Елены Ивановны присутствует описание этого сна: «Брожу по длинным галереям с большими в частых переплетах окнами и заглядываю во внутренние дворы этого огромного дворцового строения. Знаю, что я приговорена к казни – отсечению головы. Казнь эта была назначена на утро, но нигде никаких признаков приготовления к ней не замечаю. Время уже за полдень. Вхожу в обширную залу, где стоят длинные столы, накрытые к трапезе. У главного внутреннего входа толпятся в пышных одеждах гости и придворные чины. К столу посреди зала подходит и садится Владелец замка в серебряном парчовом кафтане с синими бархатными прорезями и страусовым пером на небольшом берете (времен Франциска I). Рядом с ним сидит моя мать, близкая родственница этого герцога, мое место за этим же столом, но и стула моего уже нет. Я подошла к столу. Я знаю, что я уже перестала существовать для окружающих, и меня как бы не замечают. Владелец замка насмешливо смотрит на меня, мать – как бы равнодушно, но, видимо, ей неприятно мое присутствие… Сама я совершенно примирилась с неизбежностью этого факта, лишь огорчена, что все это не кончилось утром, пока моя мать еще отдыхала. Постояв несколько секунд у стола и видя полное невнимание и нежелание обменяться со мною хотя бы одним словом, я направляюсь к выходу. Вхожу в коридор. Здесь ряды слуг в спешке несли замысловато украшенные огромные блюда, и один из них нечаянно задевает меня краем блюда и льет на мое плечо соус с жирными макаронами, я брезгливо сбрасываю их и прохожу дальше… Просыпаясь, остро чувствовала отвращение к этим макаронам, казалось, они еще лежали на моем плече» [949] .