Читать книгу "Дом у озера - Кейт Мортон"

После одна за другой потянулись безрадостные недели, Генри вызывал лучших лондонских врачей, и все согласились, что это было неизбежно – пуповина туго, как петля, обвилась вокруг маленькой шейки – и лучше несчастный случай поскорее предать забвению. Однако Констанс ничего не забыла, и она знала: «несчастного случая» можно было избежать. Ребенка погубила некомпетентность. Его некомпетентность. Конечно, врачи горой встали на его защиту, еще бы, цеховая солидарность. Природа не всегда добра, говорили они, один вкрадчивее другого. Но Констанс всегда знала, что они лгут.

Не теряй твердость духа.

Словами делу не поможешь.

В следующий раз все будет по-другому.

Вот тут они промаха не допустили. Когда двенадцать месяцев спустя родилась Элеонор и повитуха подняла ее, чтобы осмотреть – «девочка!» – Констанс окинула ее взглядом от макушки до пяток, заметила, что малышка мокрая, розовая и все время плачет, а потом коротко кивнула, отвернулась и велела принести горячего чаю.

Она ждала, что на нее нахлынут чувства, проснется материнская любовь и страстное желание не расставаться с младенцем, как в первый раз (о, то пухлое бледное личико, длинные изящные пальчики, милые губки бантиком, из которых никогда не вырвется звук!), но день шел за днем, ее грудь раздулась и болела, потом снова опала, и не успела Констанс и глазом моргнуть, как приехал доктор Гиббонс, объявил, что она здорова, и отменил постельный режим.

К тому времени между Констанс и Элеонор возникла взаимная неприязнь. Девочка плакала и не желала успокаиваться, когда Констанс брала ее на руки. Констанс смотрела на орущее детское личико и не могла подобрать подходящее имя. Генри сам назвал дочь, сам держал на руках и укачивал, пока не дали объявление в газету. Вскоре на пороге появилась няня Бруен с безупречными рекомендациями и таким же отношением к воспитанию маленьких детей. К тому времени, как за дело взялся Дафид Ллевелин со своими сказками и стишками, Констанс и Элеонор стали чужими. Постепенно Констанс озлобилась на человека, который отнял у нее не одного, а двух детей.

Констанс вздохнула. Она устала злиться. Много лет она лелеяла раскаленную добела ненависть, пока та не застыла, превратившись в сталь. Оркестр играл очередную веселую мелодию, люди кружились на залитой светом фонарей танцевальной площадке в кольце из ивовых деревьев, а Констанс прошла через толпу к столам, где нанятые официанты разливали напитки.

– Бокал шампанского, мэм?

– Спасибо. И еще один для моего друга.

Констанс взяла оба бокала и пошла на скамью в увитой зеленью беседке. Дело предстояло нелегкое – она привыкла к давней неприязни, как к собственному отражению, – но пора отпустить вражду и освободиться от злости и горя, которые долгие годы держали ее в тюрьме.

Как по заказу, Констанс заметила на краю толпы Дафида Ллевелина. Он шел прямиком к беседке, огибая подвыпивших гостей, как будто знал, что Констанс его ждет. От этого совпадения она утвердилась в мысли, что поступает правильно. Она будет с ним вежлива, даже добра, решила Констанс, справится о его здоровье – насколько ей известно, Ллевелина мучает изжога – и поздравит с недавними успехами и предстоящими почестями.

Она чуть улыбнулась краешком губ, встала и позвала его, махнув рукой:

– Мистер Ллевелин!

Голос Констанс звучал еще пронзительнее, чем обычно.

Ллевелин огляделся и, увидев ее, остолбенел от удивления.

Перед мысленным взором Констанс мелькнуло воспоминание: Дафид Ллевелин, блестящий и энергичный врач, друг ее мужа… Она собралась с духом.

– Не могли бы вы уделить мне минутку? – Ее голос слегка дрогнул, но Констанс сдержала волнение. Полная решимости освободиться, она продолжила: – Я хотела бы с вами поговорить.

* * *

С шампанским в руках, Констанс звала его в беседку, туда, где Дафид через пятнадцать минут должен был встретиться с Элис. Девочку как магнитом тянуло к Бену Мунро, и Элеонор упросила Дафида сегодня вечером ее отвлечь. «Ну пожалуйста, Дафид, – сказала она, – если Элис окажется там, где ей быть не следует, то все пропало».

Он согласился, но только потому, что любил Элеонор как родную дочь. Любил с тех пор, когда она была совсем крохой. Малютка в свертке, постоянное приложение к Генри, всегда у него на руках, а позже – когда подросла – на его плечах или рядом с ним. Стала бы она похожа на Генри, если бы не проводила с ним так много времени в детстве? Трудно сказать, но Элеонор была копией отца. «Пожалуйста, – попросила она, взяв его за руки. – Умоляю, без вас я не справлюсь». И конечно, он согласился.

По правде говоря, ему очень не нравилась ее затея, Дафид чувствовал, что добром это не кончится. От тревоги за Элеонор он потерял покой и сон. После того как она посвятила его в свой план, Дафид постоянно мучился изжогой, вернулась давняя депрессия, которая когда-то чуть его не погубила. Он собственными глазами видел, что может произойти с женщиной, потерявшей ребенка.

Дафид умолял Элеонор отказаться от задуманного – они подолгу разговаривали, и она изливала ему душу, – но Элеонор была как кремень. Дафид понимал ее преданность Энтони; он знал их обоих еще совсем юными, скорбел вместе с ней о трагедии, которая постигла ее мужа, и беспокоился о малыше Тео. Но пойти на такую жертву! Должен же быть какой-то другой выход. «Покажите мне этот выход, – сказала она, – и я им воспользуюсь». Увы, как Дафид ни крутил кусочки головоломки, не нашлось ни одного варианта, который устроил бы Элеонор. Ведь пришлось бы огласить печальную тайну Энтони, а Элеонор категорически была против.

«Я дала ему обещание, – сказала она, – кому, как не вам, знать, что обещания нарушать нельзя. Вы сами меня этому учили». Дафид возражал ей, сперва мягко, потом строже, пытался убедить, что логика, оживляющая выдуманный мир фей и эльфов, блестящие нити, из которых он плел ткань повествования, не подходят для трудностей реального мира. Бесполезно! «Иногда нам ничего не остается, как любить издалека», – заявила она, и в конце концов он соогласился. Возможно, все к лучшему, малыш пока будет в безопасности.

Дафид сделал все, как она просила. Договорился сегодня о встрече с Элис, чтобы та не помешала планам матери. Элеонор полагала, что природного любопытства Элис достаточно, чтобы она встретилась с Дафидом, и он готовился целый день, перебирал разные варианты, предвидел сложности, – но не предполагал, что его перехватит Констанс. Как правило, Дафид старался о ней не думать. Они никогда не сталкивались лицом к лицу до той ужасной ночи. Дафид смотрел со стороны, как она увлекла его друга в веселом танце. Такая жестокая и равнодушная, но Генри потерял голову: хотел ее укротить, думал, что если она согласилась выйти за него замуж, то не будет искать развлечений на стороне.

Констанс по-настоящему горевала после смерти ребенка. Ее сердце разбилось, ей нужен был козел отпущения, и Констанс выбрала Дафида. Неважно, сколько докторов говорили ей о пуповине, уверяли, что это все равно случилось бы, кто бы ни присутствовал при родах, – она им не верила. Она не простила Дафида, да он и сам себя не простил. Больше никогда не практиковал. Его любовь к медицине умерла тем промозглым утром. Дафида преследовали кошмары: личико младенца, липкая духота комнаты, жуткий вой Констанс, когда она припала к мертворожденному сыну.