Читать книгу "Боги среди людей - Кейт Аткинсон"

А сам дедушка Тед с каждым днем все больше и больше крошился душой и телом, словно какой-нибудь лежащий в руинах, но по-прежнему величественный замок; он ведь был пилотом бомбардировщика и каждую ночь вылетал в логово смерти. «„Логово смерти“ – жуткое выражение, правда?» – обратилась она к нему во время их прощального тура – элегической поездки к памятным местам, где витали тени прошлого. («Почему он не может просто умереть? – стонала Виола. – Сколько можно оттягивать прощание?») В той поездке Берти словно прозрела, заглянув вглубь дедушкиной жизни, в саму историю, хотя и благодарную, но будоражившую и путавшую экзистенциальные нервы. «Пообещай, что проживешь свою жизнь с толком», – сказал ей дед. У нее получалось? Вряд ли.

Приглушив пустой телекомментарий, она спросила:

– Как поживаешь, дедушка Тед?

Ей представлялось, как он лежит на койке в этой жуткой богадельне, доживая ненужный остаток жизни. Берти сожалела, что не может его спасти – схватить в охапку и вынести; уж очень он был слаб и немощен. Без малого двадцать лет дедушка прожил в «Фэннинг-Корте», но потом упал, сломал ногу и, как следствие, заработал пневмонию, которая обычно приводит человека к спокойному концу («Подруга стариков», – мечтательно говорила Виола), но как-то выкарабкался. Он усох, стал почти беспомощен и доверился сомнительным заботам стационара домашнего ухода, где, по мнению Берти, ему и суждено было умереть.

«Я каждый раз думаю, что мой приезд может оказаться последним», – с надеждой повторяла Виола.

На склоне своих дней он заслуживал более достойного пристанища, чем «Тополиный холм». «Где эти мифические тополя, где этот мифический холм?» – вечно причитала Виола, как будто самую большую проблему там составляла семантика. Виола приходила в ярость от стоимости пребывания отца в стационаре. Квартирку в «Фэннинг-Корте» продали, но все деньги «сжирала» оплата ухода.

– Но у тебя же денег хватает, – замечала Берти.

– Не в этом дело. Он должен проявить заботу и хоть что-нибудь мне оставить. («Не в этом ДЕЛО. Он должен проявить ЗАБОТУ и хоть ЧТО-НИБУДЬ мне оставить».) В наследство. А так мне ничего не останется.

– Ну, знаешь, от него самого скоро ничего не останется, – говорила ей Берти и добавляла: – А ты как будто злобствуешь.

– Да, представь себе, – отвечала Виола.

– Смотришь по телевизору водный праздник, дедушка Тед? Юбилей? – (Господи, она уже стала разговаривать точь-в-точь как мама.) – Санни передает тебе привет, – сообщила она, и дед, кажется, усмехнулся (или задохнулся), потому что всегда лучше всех понимал Санни.

Может, дедушка Тед и дышал на ладан, но явно оставался собой, а мама, по всей видимости, отказывалась это понимать. На самом деле никаких приветов Санни не передавал, но он просто не знал, что Берти удастся поговорить с дедом. Дедушку Санни любил. Дедушка любил Санни. Вот такие сложнейшие отношения.

– Завтра я вылетаю в Сингапур. – Дедово молчание сменил резкий материнский голос; Берти даже отшатнулась.

– В Сингапур?

– На литературный фестиваль.

Говоря о гламурных издательских мероприятиях, Виола становилась до неловкого самодовольной. «Встреча с кинопродюсером в Лондоне»; «обед в „Айви“ с моими издателями»; «на главной сцене в Челтнеме». Но теперь у нее в голосе зазвучали странно-пораженческие нотки.

– Сегодня вечером буду в Лондоне. Поужинаем? В «Диннере».

– Прости, не смогу. Я занята. – Это была чистая правда, но Берти ответила бы точно так же в любом другом случае.

Похоже, мама обиделась, что было примечательно: более тридцати лет обижались, как правило, другие.

– Собираешься повидаться с Санни? – спросила Берти.

– С Санни?

– С твоим родным сыном.

– Сингапур находится не на Бали, это совершенно другая страна, – заявила Виола, хотя и без особой уверенности. Она была не сильна в географии.

– До Бали оттуда рукой подать. Прилетела в Сингапур – считай, полпути проделала. У тебя же никаких важных дел сейчас нет. А обязательства есть, – добавила Берти, – и поторопись: ты, наверное, не знаешь, но Вселенная скоро схлопнется. Признаки заметны повсюду. Мне пора идти.

– Неправда.

– Допустим, но все равно я пошла. Попрощайся за меня с дедушкой.

Королева добралась до Тауэрского моста. Берти, поискав признаки схлопыванья Вселенной, выключила телевизор.

В кухне стояла старая плита, дышавшая теплом. Берти казалось, что это большое, доброе животное. Рядом с плитой было компактное кресло, на нем вязанное крючком одеяло, а на одеяле сладко спала крупная сиамская кошка. Каменные плиты пола согревались небольшими плетеными ковриками ручной работы. В валлийском кухонном шкафу был расставлен бело-голубой фаянс, а на большом, отчищенном добела столе из сосновой доски стоял фарфоровый кувшинчик с душистым горошком и бархатцами из сада. Стоя у старой фирменной раковины, Берти терпеливо драила кастрюльки и опрокидывала их на деревянную сушильную доску.

Из окна кухни виднелся сад. Это был райский уголок с огненно-красными цветами фасоли, аккуратными грядками земляники и рядами гороховых зарослей. На яблоне рядом с…

Восхитительное забытье прервал вой сирены. Берти возвращалась домой после обеда в «Вулсли», организованного некой производственной компанией. Над Пиккадилли, как она обнаружила, в воздухе витало предчувствие момента. А может, опасность, трудно сказать. Полицейские и военные кордоны оттесняли толпу на тротуар, чтобы пропустить эскорт. Мимо пронесся огромный автомобиль с венценосными особами. «К памятнику пилотам-бомбардировщикам», – объяснил кто-то в ответ на ее вопрос. Ну да, конечно: сегодня, на полпути между юбилейными торжествами и Олимпийскими играми, королева открывала новый мемориал; в Лондоне выдалось патриотическое лето в сине-бело-голубой гамме.

В телевизионном выпуске новостей (для Берти это было очередное опосредованное впечатление) показали церемонию: высохшие старички с трудом сдерживали слезы, а Берти даже не пыталась: каждый из них напоминал ей о дедушке и о его загадочном прошлом.

Берти терпеливо стояла на тротуаре вместе с толпой. Бомбардировочное командование ждало семьдесят лет, решила она, так что несколько лишних минут погоды не сделают. Над головой пронзительно взревело звено истребителей «Торнадо», а затем появился одинокий «ланкастер», который раскрыл над Лондоном свои бомболюки. В сине-белом летнем небе расцвело пятно красных маков.

Когда Берти возвращалась с работы, позвонила Виола.

– Нас призывают, – со значением сказала она.

– Призывают?

– Просят приехать. В стационар, – пояснила Виола.

У нее был взволнованный голос. Она любила драматические эффекты, если, конечно, ей самой ничто не угрожало.

– Что-то с дедушкой Тедом? – встрепенулась Берти. – Что стряслось?