Читать книгу "Транквилиум - Андрей Лазарчук"

– Извините. Но существуют же очаги цивилизации, куда более древние, которые никогда…

– Китай? Индия? Инки? Центростремительные, интровертные общества, в которых по достижении некоторого уровня жизнь замирала, и начинался регресс – иногда до окончательного распада, чаще – до варварства и начала нового цикла. Цивилизации сложных, изощреннейших запретов…

– И какую же вы видите связь между?..

– Самую прямую. Транквилиум служит для стимулирования того, что мы называем «прогрессом». Он – как ладони гипнотизера, который тихим шепотом внушает вам новые, непривычные мысли… и в первую очередь – мысль о том, что перемены – благо. Кстати говоря, сами мы так не считаем… но это, очевидно, не обязательно.

– Мы? – как-то неожиданно рассеянно спросил князь. – Кто такие мы?

– Те, кто живет здесь. Самое сердце этого удивительного организма. Или мозг. Или нервы. Короче, что-то самое главное.

– То есть, вы хотите сказать: именно мы, транквилианцы, делаем то, что…

– Конечно. Именно мы. Сами. Не ведая, что творим.

– А… как? Способ?

– Боюсь, что вы слишком многого от меня ждете. Необъяснимым остается почти все, касающееся механизма. Вы знакомы, хотя бы в общих чертах, с достижениями Старого мира в области счетных машин?

– Да. Хотя и не в деталях.

– Детали не важны. Главное, что мы знаем теперь: практически все в мире можно выразить с помощью чисел, произвести над числами необходимые действия – и получить результат любой жизненной коллизии, не ожидая ее разрешения, так сказать, наяву. А с другой стороны – совершенно очевидно, что вот это устройство, – Алексей Мартынович поднес палец к виску, – работает по тому же принципу. И, продолжая логический ряд – не вызывает сомнений, что и общество организуется по тем же принципам. Понимаете меня?

– Возможно, – сказал князь осторожно и засмеялся. – Последнюю неделю мне пришлось спать едва ли по три часа за ночь. Можете себе представить, как я напрягаюсь, стараясь воспринять…

– Разрешите выразить вам сочувствие. Может быть, отложим беседу на лучшие времена?

– Лучшие времена уже прошли… Из ваших слов получается, что все, происходящее у нас, отражается на жизни в Старом мире?

– Не все. И вряд ли я вам скажу, что именно отражается. Что-то. Можно строить предположения, но пока слишком мало мы знаем… слишком мало.

– То есть: Марин и иже с ним?..

– Он и другие, подобные ему, организуют деятельность того самого неуловимого процесса, о котором мы только что говорили.

– С ума можно сойти… Сами они, разумеется, ни о чем не подозревают?

– А это неважно. Та роль, которая им навязана, заставляет играть себя – хочешь ты или не хочешь… знаешь, чем кончится пьеса, или не знаешь… Что сказал вам господин Иконников, отправляясь в путь? Что намерен сломать эту машину?

– Да… хотя другими словами.

– Это просто самый правдоподобный предлог. Со мной он был когда-то откровенен… мы ведь вместе начинали эти исследования, изыскания… кто мог подумать, что дойдет до каких-то практических дел? И мечта у него была: добраться до средоточия этой машины, до ключа, до рычагов управления – и начать преобразовывать мир по своему разумению. При всем своем остром уме он иногда бывал удивительно наивен.

– Дружба его с Мариным – вследствие этого же?

– Разумеется. Хотя с Борисом Ивановичем было трудно не дружить. Удивительно общительный и симпатичный человек. Я слышал, он умер какой-то странной смертью?

– Да. Убит в запертой изнутри комнате. Давно, еще до начала меррилендских событий.

– Жаль. Не видел его почти двадцать лет, а вспоминаю до сих пор. Это о чем-то же говорит?

– Видимо… Алексей Мартынович, дорогой, вы объяснили мне, что профессор Иконников готовится захватить власть над миром – и в то же время так спокойно к этому относитесь?

– Я же говорю – он наивный человек. В том же «свитке Сулеймена» очень подробно рассказывается, что произойдет с непосвященными, проникшими в Черного Великана. Вы знаете, что Марин-старший поднимался туда – и через день вернулся постаревшим на месяц? А ведь ему-то как раз разрешено было…

– Так что же он – не читал?

– Читал, конечно. Но истолковал в свою пользу…

Ночью было почти холодно. Броня осклизла от росы. Туман стелился по низинкам, подсвеченный фарами. Не наступала только тишина: где-то стучали моторы, где-то – далеко – постреливали. Хотелось найти Адлерберга и заорать: что, сука? Доволен?! Но никуда, конечно, Туров не пошел.

Два дня нелепых боев вогнали в тоску не только его. Подходил Свистунов, друг Баглая, нынешний командир разведчиков. Что-то не так, Степан Анатольевич…

Конечно, не так. А откуда возьмется это «так», если не сделано главное: не определена цель операции? Мы что, хотим кому-то доказать свое огневое превосходство? Так оно очевидно, об этом противник знает прекрасно. И, что характерно, не бежит. Прячется, рассеивается, залегает… Это порода, ребята. Здесь не знают принципа «дают – бери, бьют – беги.» Вам не понять. Я сам знаете сколько среди них прожил, пока не начал к ним привыкать? О-о…

Конечно, мы можем, выстроившись, пройти куда угодно – в пределах Острова, разумеется. Возможно, что нам это и предстоит. Но надо знать – куда. Меня вы не желаете слушать… пока. И поэтому наносите какие-то мелкие разрозненные удары по тем группкам противника, которые не сумели увернуться… или получили приказ не уворачиваться. Такое тоже может быть. Три десятка схваток, все без исключения нами выиграны… и что? Ничего абсолютно. Трата невосполнимых патронов и горючего.

«Мы возьмем власть и будем диктовать свою волю…» Даже не помню, кто это был, такой умный. Все-таки, кажется, не Адлерберг. Тот, хоть и псих, но не дурак.

Впрочем… даже стоящие часы, случается, показывают правильное время…

Связаться с Парвисом.

Парвис – это голова.

В конце концов, именно этот вариант прорабатывался три года назад, когда Вась-Вася и Чемдалова в последний раз приглашали к Брежневу. Именно тогда Парвис и его группа получили особые полномочия.

Вполне возможно, что час пробил.

– …просто не дошел. Убили, захватили – разве узнаешь теперь? Или дошел – и не поверили. Легко себе представляю. Нет, полковник, я с вами не согласен…

Они ехали в рассохшемся скрипучем фургоне (тент полуистлел, в прорехи смотрели звезды; их было много сегодня), запряженном парой меринов настолько старых, что даже масть не запомнилась – равномерная пепловатость. Претензий к миссис Гекерторн за такой ветхий транспорт быть не могло: получено почти даром, под неопределенные обещания и простую бумажную расписку. А главное – могло ведь не быть и этого…

Дэнни шел впереди с фонарем, Глеб и полковник сидели рядом на козлах и тихо беседовали, думая, что она спит. А она не спала, смотрела в небо.