Читать книгу "Лабиринт розы - Титания Харди"

На другом конце стола живо подается вперед старик — очевидно, предводитель в этой компании. Годы и заботы избороздили его лицо морщинами, но не убавили интереса к дискуссиям.

— И смеет ли он надеяться, Уилл, отвратить бессердечных фанатиков от их пути? Вооруженные мечом небесным да будут так же безгрешны, сколь суровы! В какую же духовную нищету впали эти люди и что таят они за душой, хотя обликом — чистые ангелы!

Тот, к кому обращаются старшие по возрасту собеседники, снова садится.

— Известно ли вам, уважаемый доктор и лорд Фрэнсис, что любовь, выпестованная взглядами прекрасной дамы, наделяет нас и полновесным правом? Такую любовь не могут поколебать даже подвиги самого Геракла. Воистину, поэту лишь тогда не возбраняется брать в руки перо, когда он густо замесит чернила на любовных вздохах! О, он восторжествует — не наша ли воля тому порукой? Король Красной розы непременно отвоюет свою королеву Белой розы, и все сложится как нельзя лучше. Брови его дамы темнее тьмы, но оттого еще светлее ее лик, смуглый наперекор моде. Она — истинный ангел Меланхолии. Ее смуглая краса божественна, а поступки исполнены благоразумия — вот вдохновение для гения и шпора для его ума!

Женщина с черными как смоль волосами, сидящая на другом конце стола подле старика, вскидывает голову и поднимает бокал для тоста:

— Выпьем же за «Розу мира», Уилл, — за слияние двух в одно! За сокровенную суть любви!

Разделенные длинным столом, они не сводят друг с друга глаз, но эротизм момента вдруг исчезает, нарушенный звуком шагов за камином: слышно, как кто-то спускается по лестнице и проходит по коридору, соединяющему зал с постоялым двором «Белый олень». Через мгновение дверь, незаметная среди дощатой обивки, отворяется, и пирующие оборачиваются к запоздалым гостям.

В воцарившейся тишине первым оправляется от потрясения человек, предлагавший тост. Он поднимается и тихо произносит:

— Слепой Амур, что сделал ты со мной? Не вижу я того, что вижу ясно…[133]

На пороге мнутся в нерешительности темноволосая и темноглазая, цветущего вида красавица и неизвестный мужчина. Наконец незнакомка вплывает в полутьму зала, а ее спутник продолжает стоять как вкопанный, с открытым ртом. Люси понимает, что взгляды всех присутствующих обращены на нее. Ничто не нарушает оцепенелого молчания, кроме резкого металлического звона ключей у нее в руке — как громко они позвякивают! Зал наполняет странный запах, который никак нельзя отнести к благоуханным. Нервы у Люси до того натянуты, что она слышит, как стучит у нее в ушах. Она чувствует себя словно ребенок, потревоживший взрослых за ужином. Сдерживая дыхание, она бесшумно устремляется к двери напротив, скрытой за занавесом. В камине потрескивают дрова; Люси понимает, что проникла «во время».

— Так и есть, — шепчет она. — Никакого вознесения и никаких ангелов — разве что я сама…

Люси поворачивается и смотрит на того, кто говорил о ней, — лицо у него до невозможности знакомое. Он снова обращается к ней и к остальным гостям:

— Джентльмены и дорогие дамы, нет такого средства, что смогло бы противостоять Светлой даме, сызнова убедившей нас, что облик красоты смугл.

Он переводит взгляд с черноволосой дамы, сидящей за столом, к такой же темноволосой Люси. Та собирается с духом, подбирая достойный ответ, и откликается:

— «Сквозь трещину в стене, — прискорбно произнесть, — они шушукались».[134]

Компания пирующих разражается хохотом, за исключением старика за дальним краем стола, чей взгляд беспокойно блуждает по лицам.

— Ты сказал: Светлая дама, Уилл?

— Именно, ваша милость. Видение, «которое я подчинил тебе, чтоб нас потешить образчиком искусства моего».[135]

— Знайте же, леди: роза дарит нам то, что нетленно. — Доктор Джон Ди радушным взглядом окидывает прекрасную гостью и продолжает: — Воистину, когда вы постигнете ее сущность, проникнете в ее сокровенную природу — только тогда выпрямятся все кривизны, доступные ученику философа. Мы все здесь, каждый из присутствующих в этом зале, ищем обладания розой пустыни, цветущей в сердце лабиринта.

Завороженная речью, но не вполне понимая ее значение, Люси переводит взгляд с мудреца — явно старейшины в этой компании — на балагура, которого тот назвал Уиллом, а ей, если бы она осмелилась, хотелось бы величать его полным именем: Уильям Шекспир. Люси тщетно подыскивает слова, порывается что-нибудь спросить, но он сам спешит ей на выручку и говорит:

— Вам должно остаться и придумать, чем закончить нашу пьесу. Однако от вас потребуется экспромт, ведь слова запечатлены в вас самих. Так что теперь вам туда, а нам — сюда!

Слова с грохотом теснятся в сознании Люси, но стук ее сердца заглушает их гул. Все остальные звуки куда-то отступают. Люси замечает, что стена напротив расписана красками, и замирает, пытаясь различить подробности в тусклом свете зала. Образы постигать намного легче, нежели удивительных персонажей на этом пиру… Ее взгляд выделяет недавно нарисованную фигуру лошади с розой в зубах, попирающей копытами рыцаря, а рядом — дерево с зияющим огромным дуплом у самого комля. Люси чувствует, как сдавливает ей виски, как вдруг снова наваливается на нее глухота. Ей чудится, будто она видит сон, хотя отчетливо понимает, что вовсе не спит, а воспринимает все в «мягком фокусе», словно через объектив «Лейки» Уилла. Алекс предупреждал ее о последствиях совместного приема медикаментов и вина — такое уже однажды случалось на Темзе. Сколько же их, способов восприятия? Люси не знает. А может, Алекс и прав…

Смех становится нестерпимо резким, шум — невыносимым, и Люси не выдерживает: она поспешно распахивает главную дверь, ведущую на улицу по другую сторону трактира, параллельную тупичку, откуда они вместе с Ги Тамплем сюда зашли. Затем она оборачивается — от пиршественной компании не осталось и следа, словно ее и не бывало. Во избежание излишнего любопытства постояльцев гостиницы Люси решила воспользоваться наглухо закрытым входом — и застала мгновение многовековой давности, когда в этом зале впервые произнесли ее имя.

Все погружено во тьму, лишь едва различим тонкий лучик от фонарика, выданного управляющим гостиницы для того, чтобы Люси и ее помощники не заблудились в старом, давно заброшенном коридоре, ведущем в прилегающую к гостинице гончарную лавку. В стародавние времена там же располагались питейные залы одного из пабов.

Люси замечает, что Ги Тампль, посерев лицом, тяжело привалился к дверному косяку. Вероятно, увиденное так напугало и встревожило его, что вызвало приступ дурноты.

* * *

Люси отперла дверь в витрине, и в лавку вслед за ней проникла сухонькая фигура профессора, как всегда сопровождаемая атлетическим силуэтом Люцифера — так Эф-У иногда именовал Анджело. Отметив выражение лица Люси и ее странное состояние, профессор невольно вздрогнул. Воздух в лавке застоялся и насквозь пропитался сыростью и характерным запахом копоти. Взглянув на Тампля, Эф-У с иронией спросил: