Читать книгу "Загадочное дело Джека-Попрыгунчика - Марк Ходдер"

— Плохие новости для лондонских заведений сомнительной репутации, — заметил Бёртон, наливая поэту бренди. — Придется им затянуть ремни, прости за каламбур.

— Спасибо, — сказал Суинберн, беря стакан. — Судя по громыханию на лестнице, сюда идет старина Траунс.

Дверь открылась, и в комнату вошел кряжистый человек из Ярда.

— Привет обоим! — Он швырнул цилиндр на стол. — Опять проклятый туман! Это время — настоящее золотое дно для преступников. В ближайшие дни на работе у меня будет сплошной ад. Кстати, Бёртон, что этот чертов Джек-Попрыгунчик имел в виду?

— Когда? — спросил королевский агент.

Траунс тяжело опустился в кресло и вытянул ноги поближе к огню. Он взял предложенную Бёртоном сигару.

— Он сказал «наслаждайся загрузкой»… это еще что такое?

— Нет. Он сказал «наслаждайся перезагрузкой». Любопытная формулировка. Язык — весьма пластичная вещь, старина; он подвержен процессу, сходному с эволюцией по Дарвину: какие-то части становятся ненужными и отмирают, зато появляются новые, отвечающие специфическим требованиям. Не сомневаюсь, что слово «перезагрузка» имеет очень специфическое значение в будущем. По крайней мере, в его, Джека, будущем.

— А по-моему, смысл достаточно ясен, — задумчиво произнес Суинберн. — Снять с себя старый груз и взвалить на плечи новый — все равно что подготовить себя к новому и, возможно, долгому путешествию. Твои старые припасы больше не годятся, и ты перезагружаешься, прежде чем идти дальше. Ну… как переседлать лошадь.

— Хорошее объяснение, — согласился Бёртон. — И подходит по контексту.

Он передал Траунсу бренди, налил себе, уселся в кресло и закурил.

— Детектив-инспектор Честен должен быть с минуты на минуту. Вы помирились?

— Еще бы! — с энтузиазмом откликнулся Траунс. — Парень спас меня от вервольфа. Хоть он и выглядит, как борзая, но сражается, как тигр! Я видел, как он схватил человека вдвое больше себя — и шмякнул негодяя на землю! Кроме того, когда пыль улеглась, он подошел ко мне, потряс руку и извинился, что сомневался во мне. Просто глупо иметь зуб на такого парня!

— Ой! — взвизгнул Суинберн. — Проклятый пес здесь?!!

— Фиджет, ко мне! — приказал Бёртон. — Извини, Алджи, я и забыл, что он в комнате!

Пес повесил голову и поплелся к хозяину. Послушно усевшись у его ног, он стал жадно поглядывать на щиколотки Суинберна.

— Долбаный паразит… — пробурчал поэт.

— Этому «долбаному паразиту» ты обязан жизнью, — заметил Бёртон. — Извините, я на секунду.

В трубе для сообщений что-то загрохотало. Бёртон открыл дверцу и достал ящичек. Сообщение было от Пальмерстона:

«Бёрк и Хэйр разобрали обломки. Идентифицированы останки Дарвина, Гальтона, Бересфорда и Оксфорда. Костюм — машина времени — найден и уничтожен. Отличная работа!».

— Пальмерстон пишет, что машина времени уничтожена, — сказал он гостям.

— Ты ему веришь? — спросил Траунс.

— Нет. Но надеюсь, что ее спрячут от греха подальше.

— Мы можем только надеяться, — прошептал Суинберн.

Вошла миссис Энджелл с подносом, на котором находились холодное мясо, соленья, нарезанный хлеб и кофейник. Вслед за ней появился детектив Честен.

— Извините, опоздал. Ехал на паросипеде. Сломался. Чертовы штуки!

— Садитесь, Честен. Большое спасибо, миссис Энджелл.

Домоправительница недовольно посмотрела на обильно нафабренные волосы детектива, очевидно, опасаясь за благополучие вышитых чехлов, и удалилась.

Честен сел в кресло, отказался от бренди и закурил трубку.

— Арестованы сто шестнадцать человек, — объявил он. — Семьдесят два — «развратники». Сорок четыре — технологисты. Предъявлено обвинение в насилии.

— А Брюнель? — спросил Бёртон.

— Он не найден. Обвинение предъявить некому.

— Откровенно говоря, — добавил Траунс, — наш главный комиссар не желает обвинять его. Для подавляющего большинства населения национальный герой Изамбард Кингдом Брюнель умер два года назад. Власти не выгодно признавать, что он еще жив, превратился в нечто непотребное и, судя по всему, перешел границы этики.

— Флоренс Найтингейл? — поинтересовался Суинберн.

— То же самое, — ответил Честен. — Никаких обвинений.

— Вот она очень странная, — пробормотал поэт.

— Не настолько, как Эдвард Оксфорд, — проворчал Траунс. — Я все еще не могу принять тот факт, что человек, пытавшийся остановить убийцу королевы Виктории, сражался с собственным предком и, одновременно, был тем самым прыгуном на ходулях, который промчался мимо меня, тем самым Джеком, который выпрыгнул из-за деревьев, и тем самым человеком, с которым мы сражались около Олд-Форда спустя двадцать лет! Боже мой! Путешествие во времени! Это немыслимо! Как с этим справиться?

Бёртон выпустил струю дыма.

— Это самое меньшее из всего, — сказал он. — Мы устранили причину, но не исправили нанесенный ущерб. Нужно признать, что мы живем в мире, который не должен существовать. Оксфорд изменил историю. Одно его присутствие вызвало рябь на поверхности времени и пространства, которая исказила все. Если я не ошибаюсь, этот период должен называться викторианским, но, если вы встанете и выглянете в окно, то увидите лишь отдаленное подобие той реальности, которая была бы, если бы он никогда не путешествовал через время.

— И мы сами изменились, — добавил Суинберн. — Наша эпоха дает нам дополнительные возможности и бросает другие вызовы, и мы на самом деле не такие, как люди в истории Оксфорда!

— Если вообще считать это его историей, — пробормотал Траунс.

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон неудобно поерзал в кресле.

Женись на своей любовнице, Бёртон. Остепенись. Стань консулом в Фернандо-По, в Бразилии, в Дамаске, в любой долбаной дыре, куда тебя засунут.

Оставшуюся часть вечера мужчины отдыхали и обсуждали дела. К тому времени, когда гости собрались уходить, на город опустился знаменитый лондонский смог, с темного неба посыпался пепел. Они подождали, пока не услышали шум экипажа, подозвали его и попрощались с хозяином.

Бёртон вернулся в кабинет и уселся в кресло с книгой на коленях. Глаза скользили по словам, не вникая в их смысл. Рука свешивалась через подлокотник, пальцы лениво ласкали уши Фиджета.

Королевский агент посмотрел на собаку.

— Я убил человека, Фиджет; хладнокровно сломал ему шею вот этими руками. Пальмерстон сказал бы, что это мой долг, что я должен был сделать это ради империи. Но правда в том, что я сделал это исключительно ради того, чтобы сохранить мою жизнь такой, какая она сейчас!