Читать книгу "Жажда - Трейси Вульф"

– Тебе следовало выпить больше чаю, – с явным отвращением в голосе говорит она. – Все было бы куда проще, если бы ты сделала то, что тебе полагалось сделать, Грейс.

Она смотрит на меня так, будто ждет, что я извинюсь, – ну уж нет, этого она не дождется. Да и как бы это могло выглядеть? Ах, извини, что по моему недосмотру тебе стало труднее меня убить?

Может, хватит?

Лия продолжает говорить, но я не разбираю ее слов, потому что перед моими глазами все плывет, в голове у меня каша, и я могу думать только об одном – о Джексоне.

Вот он кружит меня в вышине, среди сполохов северного сияния.

Вот он смотрит на меня жуткими глазами.

Вот он говорит мне бежать, пытаясь уберечь меня, даже когда он одурманен какими-то наркотиками и не в своем уме.

Я опять ползу к нему, хотя у меня уже не осталось сил даже для того, чтобы заставить себя подняться на колени.

– Джексон, – зову я, но произношу его имя так невнятно, что не узнаю его сама. И все же я пытаюсь опять. И опять. Потому что голос внутри меня кричит, что, если Джексон узнает, что я в беде, он сделает все возможное и невозможное, чтобы выручить меня. Даже если для этого ему придется пробудиться ото сна, в который его погрузил пистолет-транквилизатор.

Должно быть, это понимает и Лия, поскольку, возвышаясь надо мной, она шипит:

– Прекрати.

Но я только удваиваю свои усилия.

– Джексон, – зову я опять. На сей раз почти шепотом, ибо голос изменяет мне, как и все остальное.

– Я этого не хотела, – говорит Лия, подняв пистолет-транквилизатор и нацелив его в меня. – Когда ты очухаешься, чувствуя себя так, будто по твоей голове пробежало стадо слонов, помни, что ты сама выбрала такой путь.

И нажимает на спусковой крючок.

Глава 57

Пламя, прядай, клокочи! Зелье, прей, котел, урчи![15]

Я просыпаюсь, дрожа. Мне холодно… так холодно, зубы мои стучат, и у меня болит все – абсолютно все. Больше всего голова, но и остальное лишь немногим лучше. Каждую мою мышцу будто растягивают на дыбе, кости нестерпимо ноют, и более того – я едва могу дышать.

Я в достаточной мере пришла в себя, чтобы осознавать, что что-то не так, ужасно не так, но все же не настолько, чтобы вспомнить, что именно. Мне хочется пошевелиться, хочется хотя бы взять с моей кровати одеяло, чтобы укрыться от этого холода, но голос внутри меня приказывает мне лежать смирно, не двигаться, не открывать глаза и даже не дышать глубоко.

Что не составит особого труда, ведь я и без того чувствую себя так, будто на грудь мне давит тяжелый груз, – что-то в этом же духе я испытывала, когда в четырнадцать лет у меня было воспаление легких, только сейчас мне в тысячу раз хуже.

Мне хочется проигнорировать этот голос, хочется повернуться на бок и попытаться согреться. Но ко мне начинает возвращаться память, мелькают проблески воспоминаний, и мне становится так страшно, что я застываю и лежу очень, очень смирно.

Джексон с адским огнем, пылающим в глазах, кричит, чтобы я бежала прочь.

Лия с пистолетом в руке.

Джексон падает как подкошенный.

Лия вопит, что во всем виновата я, а потом…

О боже! Она выстрелила в Джексона! О боже! О боже! О боже!

На меня накатывает паника, мои глаза открываются. Я пытаюсь сесть, чтобы поскорее добраться до него, но я не могу двигаться, не могу повернуться, не могу сделать вообще ничего, кроме как шевелить пальцами рук и ног и немного головой, хотя я еще недостаточно ясно соображаю, чтобы понять почему.

Во всяком случае, до тех пор, пока не поворачиваю голову и не вижу, что моя правая рука притянута веревкой к железному кольцу. Я поворачиваюсь влево и обнаруживаю, что моя левая рука находится в точно таком же положении.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы уразуметь, что так же привязаны и мои ноги, и когда туман в моем мозгу немного рассеивается, я понимаю, что я распластана на чем-то вроде холодной каменной плиты. И надета на мне только рубашка из тонкого хлопка – как будто мало всего остального.

Эта негодяйка накачала меня наркотиком, выстрелила из пистолета и привязала мои руки и ноги к каменной плите. Надо ли понимать, что вдобавок ко всему этому она хочет еще и заморозить меня насмерть?

На меня обрушивается поток воспоминаний, и кровь переполняет адреналин. Я пытаюсь подавить приступ животной паники, захватившей меня всю. Но из-за холода, наркотиков, попавших в кровь, и адреналина мыслить хоть сколько-нибудь ясно мне нелегко.

Однако надо понять, что же произошло с Джексоном, жив ли он или же она убила его. Да, она сказала, что не собирается этого делать, но можно ли ей верить – ведь еще сегодня утром она приглашала меня на маникюр и педикюр, а где я теперь?

От одной мысли о том, что с Джексоном что-то случилось, внутри меня разверзается пустота. Моя паника переходит в ужас. Я должна быть с ним. Должна уразуметь, что же произошло. Должна что-то сделать.

Впервые я жалею о том, что у меня нет никаких сверхъестественных способностей. Например, способности освобождаться от пут. Или телепортировать. Черт побери, я бы не отказалась даже от какой-нибудь бледной тени телекинеза, которым владеет Джексон, – все, что угодно, лишь бы развязаться и убраться с этой ужасной каменной плиты.

Я мотаю головой, пытаясь избавиться от дурноты и ощущения ваты в голове. Как же мне освободиться от этих веревок до того, как Лия вернется из того круга ада, который она посещает сейчас?

Где бы я ни находилась, тут темно. Нет, это не кромешная тьма – я могу видеть мои руки и ноги, а также кое-что вокруг. Но это все – футах в четырех от меня со всех сторон уже темно, очень, очень темно.

Какая жуть, если учесть, что я нахожусь посреди школы, полной зловещих сверхъестественных тварей. Как же мне повезло.

Может быть, закричать? Но здесь так холодно, что я наверняка нахожусь уже не в главном здании школы, а раз так, то поблизости, вероятно, нет никого, кто мог бы меня услышать, кроме Лии, а я не хочу привлекать ее внимание хоть на секунду раньше, чем она захочет уделить его мне сама.

А потому я делаю то единственное, что можно сделать в такой ситуации. Дергаю веревки изо всех сил. Я знаю – разорвать их я не смогу, но веревки имеют свойство растягиваться, если тянуть достаточно долго и достаточно упорно. И если мне удастся ослабить веревку хотя бы на одном из моих запястий, я смогу вытащить из петли кисть и у меня появится хороший шанс спастись.

Ну, ладно, может быть, не хороший, а совсем крохотный, но любой шанс, каким бы незначительным он ни был, все-таки лучше, чем просто лежать здесь и ждать смерти.