Читать книгу "Три метра над небом. Я хочу тебя - Федерико Моччиа"

76

Дежурный медбрат сидит перед монитором. Все тот же. Он перестает стучать по клавишам и смотрит на меня. Он меня узнает. И лицо его становится доброжелательным. Он разводит руки в стороны, как бы говоря: «Конечно, конечно, сейчас не приемные часы, но ты можешь заходить».

— Спасибо.

Меня разбирает смех. Но это не по правилам. Я чувствую себя немного виноватым. Мне не нравится менять правила, применяя силу. Но мне надо увидеть маму. Сейчас, когда я ее снова нашел. Молча прохожу по коридору. Из палат до меня доносятся стоны. Вокруг все пахнет чистотой и лавандой. И какой-то едва уловимой фальшью. Мне навстречу с трудом идет мужчина в пижаме с растрепанной бородой и погасшим взглядом. У него подмышкой — «Газетта делло спорт», свернутая в трубочку. Может быть, покупка нового игрока для его любимой команды сможет хоть ненадолго вновь зажечь огонь в его глазах? Как знать. Когда тебя мучает боль, самые простые и банальные вещи приобретают неожиданное значение. Все что угодно может поддержать в тебе жизнь, вызвать интерес и немного развеять. Вот мама. Она отдыхает. Голова утонула в подушке — слишком большой для ее лица. Увидев меня, она улыбается.

— Привет, Стефано…

Я беру стул и сажусь у нее в ногах.

— Ну, как? — она вопросительно смотрит на меня.

Я узнаю, на что она намекает.

— Нет, я все сделал не так. Мне жаль. Я ей все рассказал.

— И что было?

— Она меня побила.

— Ну, наконец-то девушка оказалась сильнее тебя. Ты выбрал самый трудный путь. Эта девушка не похожа на других?

Я описываю ее.

— У меня есть фотография.

Показываю. Маме интересно. На ее лице появляются мелкие морщинки. И улыбка удивления. И — снова болезненная гримаса: ее мучает боль, скрытая глубоко внутри. Бедная мама.

— Мне нужно кое-что тебе сказать…

Я нервничаю. Она это замечает.

— Нет, Стефано, ничего особенного… То есть это важно, но тебе нечего волноваться.

Мама замолкает в нерешительности: не знает, говорить мне или нет. Мы так играли, когда я был малышом, а она была здорова. Тогда она шутила со мной, прятала от меня что-нибудь, смеялась надо мной, и мы смеялись вместе. Мне хочется плакать. Не хочу об этом думать.

— Ну, мама, скажи.

— Я ее знаю, эту Джиневру.

— Ты ее знаешь?

— Да, у тебя хороший вкус, то есть, у нее хороший вкус… короче, это она тебя выбрала и придумала все эти штуки…

Ничего не понимаю.

— Да откуда ты ее знаешь? То есть, как ты узнала?

— Она заставила меня поклясться, что я тебе ничего не скажу. Как я узнала? Она сама захотела со мной познакомиться. Я часто видела эту девочку: она стояла под нашими окнами. Изо дня в день туда приходила. Сначала я думала, что она ждет кого-то, кто живет в нашем доме. А потом заметила, что, как только я уезжаю на машине, она уходит.

— И что?

— Однажды мы столкнулись с ней в супермаркете. Не знаю, случайно или нет. Мы познакомились… разговорились…

Приступ кашля. Мне плохо. Слишком много сил уходит на разговор. Она цепляется за жизнь, ищет хоть что-то… но ничего не находит. И смотрит на меня, глаза ее полны любви, нежности, это глаза женщины, которой хочется кричать. «Эй, ты что? Почему смотришь на меня так? Я твоя мама! Разве ты не испытываешь ко мне сочувствие?» И в эту минуту я снова становлюсь ее сыном, эгоистом, мальчишкой, в общем, таким, как она хотела.

— Ты мне расскажешь все толком?

— Да. Мы познакомились. Сама не знаю как, но мы разговорились… Она не знала, что я ее уже видела под нашим домом. Ну, впрочем, в этом я была не так уж и уверена. Суть в том, что я ей немного рассказала о себе, об отце, о Паоло, о тебе…

— И что ты ей рассказала обо мне?

— О тебе?

— Да, обо мне, о ком же еще?

— Что я тебя люблю, что скучаю по тебе, что ты уехал, что вернешься… потом мне показалось, что ей была очень интересна наша история. И она все время спрашивала, звонишь ли ты. Каждый раз спрашивала, как мы ни поговорим.

— Вы с ней разговаривали? Так что, вы еще и перезванивались?

— Да, мы обменялись телефонами. Но что тут такого, прости меня? Мы немного сдружились.

Ушам не верю. Все это кажется мне странным.

— И что?

— Ничего, я ей все сказала.

— А она?

— А она продолжала болтать, как ни в чем не бывало. Сказала, что записалась в бассейн… Ах, да, она меня насмешила, потому что спросила, не хочу ли я тоже ходить с ней… вообще-то есть тут одна странность…

— Какая именно?

— С тех пор, как ты вернулся, я часто хожу в супермаркет….

— И что?

— С тех пор я ее ни разу там не встречала.

Я молчу. Потом киваю и улыбаюсь. Мама хотела бы ответить на мою улыбку, но боль снова заставляет ее закрыть глаза. На этот раз — надолго. Беру ее за руку. Она сжимает мою ладонь с неожиданной силой. Потом ослабляет руку, открывает глаза — она устала, очень устала. Мама силится улыбнуться.

— Стефано… прошу тебя… — она указывает на стакан, стоящий рядом. — Принеси мне немного воды, пожалуйста.

Я беру стакан и встаю. Делаю несколько шагов к двери и слышу, что она снова меня зовет.

— Стефано…

Я оборачиваюсь.

— Да?

— Этой моей подруге Джин… пошли ей цветы, красивые цветы, — она опирается на подушку и улыбается мне.

— Хорошо, мама, обязательно.

Я выхожу из палаты и отправляюсь в туалет с питьевой водой, который мне показала Мартина. Набираю стакан — так, как она меня просила: чуть больше половины. Возвращаюсь в палату. Мама лежит спокойно, отдыхает. На кровати номер сто четырнадцать. На губах — легкая улыбка, глаза закрыты. Такой я ее и оставил. Но она не захотела меня дождаться. Мама всегда не любила прощания. Не знаю почему, мне вспомнилась школьная поездка во Флоренцию. Другие мамы стояли на перроне и махали высовывавшимся из окон поезда детям платочками. Я тоже высунулся. Я искал взглядом маму на перроне — где стояли остальные мамы, но ее среди них не было. Ее уже там не было. Как сейчас. Она уже ушла. Мама. Я ставлю стакан рядом с ее кроватью. Я принес тебе воды, мама. Я не полностью наполнил стакан, как ты просила. Мама. Единственная женщина, которая никогда не перестанет меня любить. Мама. Женщина, которую я ни за что на свете не хотел потерять. И которую я потерял дважды. Мама… Прости меня. Я молча ухожу, ступая вдоль пронумерованных кроватей с лежащими на них незнакомыми людьми. Две медсестры обгоняют меня. Одна из них случайно меня задевает, но я этого не замечаю. Они бегут к моей маме. Глупые, они не знают, что она ушла. Не беспокойте ее. Она такая: не любит прощаний, она уходит, не оборачиваясь, не помахав напоследок. Мама. Я буду по тебе скучать гораздо больше, чем я скучал по тебе все эти годы. «Если то, что ранило меня, ранит и тебя, я думаю, что ты в земляничных полях, я думаю, что ты счастлива и весело танцуешь, такая красивая…» Это слова из одной песни, вертящейся в моей голове. Для тебя, мама, только для тебя. Возьми их с собой, прижми их крепко и неси, куда бы ты ни ушла сейчас. Танцуй, такая красивая, среди земляничных полей, наконец-то ты свободна от всего, что сковывало тебя здесь. Я плачу. Спускаюсь по лестнице. На посту нет медбрата. Там какая-то женщина. Она смотрит на меня с любопытством, но ничего не говорит. Она навидалась людей, которые выходят отсюда, не скрывая своей боли. Она уже и внимания на это не обращает. Все мы ей кажемся одинаковыми, ей, наверное, уже надоели эти беспомощные слезы. Я выхожу на улицу. Полдень. Солнце в зените, небо голубое. Обычный день. Так не похожий на другие. Вдалеке вижу отца и Паоло, они идут к больнице. Безмятежно о чем-то разговаривают, улыбаются. О чем, интересно, они говорят? Я этого не знаю и знать не хочу. Хорошо им, они еще не знают. Они еще в нескольких минутах от неминуемой боли, от собственного бессилия, от необходимости принять известие. Пусть пока наслаждаются жизнью. Спокойные и счастливые в своем неведении. Еще немного времени у вас есть.