Читать книгу "Кровь Заката - Вера Камша"

– Благодарю за доверие, – Обен сглотнул и, деланно хохотнув, взялся за свой кубок, – можете быть спокойны. Обещаю, что меня они, как минимум, переживут. Но не злоупотребляйте моим терпением, видеть ифранку и ее свору в Мунте мне не хочется, так что вам следует поспешить. И, если позволите, один совет… Их убили предательски, так что с этими, как бы выразились наши атэвские друзья, детьми шакала церемониться не стоит. Против них все средства хороши.

– Не спорю, – кивнул Сезар, – судя по всему, какое-то средство у вас есть?

– Да, – веско сказал Обен, – если вы возьмете грех на душу.

– Возьму.

2870 год от В.И.

Вечер 29-го дня месяца Вепря.

Фей-Вэйя

Ее Иносенсия молча сидела в малом кабинете Виргинии. У нее не было сил ни раздеться, ни лечь, ни даже налить себе воды, но дикая усталость не притупила боли, напротив. Уж лучше бы Шарль умер в ее объятьях, а она бы ушла вслед за ним, чем эта ужасная смерть… Она не видела, еще не видела насажанных на пики голов, но проклятое воображение рисовало грязные воды Льюферы, вопящих торговцев на мосту, ободранных городских ворон…. Если бы она тогда дождалась, Шарль был бы жив, а их первенцу шел бы восьмой год, а теперь даже месть и та будет запоздалой.

Тонкие пальцы Солы бездумно шарили по мозаичному орнаменту на крышке бюро, повторяя очертания прихотливых растений и птиц. Один лепесток оказался чуть вдавленным, наверное, перламутровая раковина, из которой он был сделан, оказалась тоньше других. Сола равнодушно провела пальцем по выбоинке и вздрогнула от неожиданности, когда панель, щелкнув, отскочила в сторону, открыв потайной ящичек, в котором оказались изящный флакончик и оправленная в сиреневый сафьян тетрадка. Видимо, когда-то эти вещи принадлежали Виргинии. Что ж, хороший тайник. Жаль, у Соланж Ноар нет ни писем, ни медальонов с портретами, ни пряди волос, которые она могла бы иногда вынимать из укрытия и рассматривать, оплакивая прошлое. От ее любви не осталось ничего, кроме памяти и боли, но память и боль не запрешь в потайной ящик, они всегда с тобой…

Сола вздохнула. Что же делать с этим наследством? Сжечь? Виргиния своим безумием давным-давно искупила былые грехи, сколько бы их у нее ни было. Лучше смерть, какой бы страшной она ни была, чем такая жизнь. Наверное, не стоит тревожить покойную, вдруг там ее дневник, ее сокровенные мысли и чувства, которыми она не могла ни с кем поделиться, но которые требовалось выплеснуть? И что в этом изящном флаконе? Благовония? Лекарство? Яд? Если яд, то он может пригодиться и Соле…. Когда она сделает то, что должна, лучше принять смерть от Агва Закта или лицерриниума[108]. Может быть, Виргиния что-то об этом пишет, а заснуть она все равно не заснет…

Сола открыла тетрадь. Слава cвятой Циале, это не дневник, по крайней мере в том смысле, в каком она боялась. Это было что-то вроде рабочих записей, возможно, именно их так долго искала и не нашла Агриппина. И то сказать, пальцы наставницы были слишком грубыми и толстыми, чтобы даже случайно обнаружить тайник.

Почерк у Виргинии был разборчивый, и Соланж быстро пролистывала страницу за страницей. Безусловно, там попадались любопытнейшие наблюдения и заклятия, но Сола не собиралась ни заниматься магией, ни разбираться со старинными артефактами. Ей нужно было лишь узнать о содержимом флакончика, иначе придется подвергнуть опасности одну из бесчисленных монастырских кошек, вертящихся около кухни.

Женщина пропустила пару заметок, в которых шла речь о какой-то утраченной Вещи, а потом ее глаза резанули знакомые слова. Заклятие Нежизни! То самое! Да, Виргиния его знала. Агриппина как-то рассказала, что Ее Иносенсия когда-то согрешила и замела следы таким страшным образом… Сола, сама не зная почему, стала слово за словом разбирать записи Виргинии, словно разговаривая с подругой по несчастью.

Сначала Предстоятельница подробно описала известный Соланж обряд, но затем…. Зря Сола решила, что ее больше ничего не может потрясти. 26-го дня месяца Лебедя 2859 года Предстоятельница писала:

«…похоже, это единственный способ для женщины, не обладающей изначальным магическим даром, обрести его подобие или же многократно увеличить уже имеющийся. Причем каждое новое подобное заклятие заметно усиливает предыдущее. Лучше всего его применять, когда плоду около пяти месяцев. Думаю, женщине одаренной достаточно одного раза, но я лишь на четвертый смогла добиться нужного результата. Вызывает удивление и побочный эффект продления молодости. Я до конца не поняла, в чем суть этого феномена, но, похоже, он сказывается на обоих партнерах. Во всяком случае, мой неподражаемый Лионель тому живое доказательство, он уже сейчас выглядит моложе своего младшего брата… Впрочем, я не намерена, подобно Диане, делать нашу связь достоянием всех и каждого. К счастью, Агриппине можно доверять, хотя она не одобряет того, что я делаю. Впрочем, с ее внешностью довольно трудно вообразить себя на моем месте, не прельщать же рыцарей обещанием вечной молодости, для этого им пришлось бы слишком много рассказать…»

Буквы прыгали и расплывались перед глазами, Соле казалось, что они кривляются и корчат рожи, словно маленькие зловредные демоны. Святая Циала! Как же так?! За что?! Сотворенное ею в склепе заклятие не превращало ее в ядовитое чудовище! Напротив, оно продлевало ее молодость и продлило бы молодость Шарля. Виргиния четырежды убивала своих нерожденных детей и в пятьдесят четыре выглядела тридцатилетней. Ей самой сейчас тридцать пять, но она выглядит младше сестры Георгии, хотя той всего лишь двадцать семь! Она оттолкнула Шарля, а их любовь им ничем не грозила! И Агриппина об этом знала! Но почему, почему бланкиссима солгала ей? Зачем она сказала, что заклятие превращает решившуюся на него женщину в орудие смерти? Хотя это-то как раз объяснимо. Глупая толстуха боялась, что ее девочка может попасться с каким-нибудь рыцарем и погубить свою душу, и соврала, как любящая бабушка врет внуку, что, полезь он купаться в реку, его утащит водяной. А она поверила. Какая же она была дура, и как часто благие намерения оборачиваются бедой…

2865 год от В.И.

1-й день месяца Сирены.

Арция. Гаэльзский тракт

Очередной приступ кашля вывел кардинала Евгения из себя. Как не вовремя! Не хватало только простудиться! Ему с его легкими сейчас не трястись бы в возке среди пурги, а сидеть в своем дворце и пить настойку алтеи да держать ноги над паром. Но нельзя. Кардинал отбросил испачканный платок, тут же подобострастно подобранный Жаном Тонро. Отчего-то старик терпеть не мог этого молодого, но уже полного и плешивого клирика со сладким лицом и умильными умными глазками. Его бы воля, он бы сплавил Жана, несмотря на его очевидные достоинства, в отдаленную обитель. Таких нельзя принимать в лоно Церкви, хитрые, липкие, как след улитки, они не мытьем, так катаньем пролезают наверх. Им и на Творца и его святых, и на земные страдания наплевать, предадут и продадут, и все с улыбками да с изречениями из Книги Книг. Евгений ненавидел таких, но отделаться от Жана не мог – тот каким-то образом умудрился расположить к себе Архипастыря, который, по мнению Евгения, хоть и был немногим старше его самого, явно обнаруживал все признаки старческого слабоумия.