Читать книгу "Закон - тайга - Эльмира Нетесова"

— Ну вот и нарисовались, возникли, чтоб от кентов не отшибало, — сел Горилла к печке и расставил ноги.

— Как заимку держишь, ботай, — присел к столу Тимофей.

— Все в ажуре, — пристроился на чурбаке Любимчик и, поставив на печку чайник, понемногу успокаивался.

Чай пили молча, медленно.

— Как в селе? Без кипежа? Все в норме? — зыркнул Любимчик по лицам.

— Полный ажур. Кенты, видать, к цепким бабам подзалетели. До сих пор из Поронайска не вернулись. Душу отводят, — усмехнулся Горилла.

Любимчик вздохнул. И заговорил спокойнее:

— Я тоже думал смотаться в город. Но с мусорами трехать не хотел. Клянчиться у них — западло. Решил, обойдусь пока, — пытливо всматривался в лица законников.

Он понимал, что Тимофей мог прийти сюда в любую минуту, но вот Горилла? Этому тут вовсе делать нечего. Зачем прихилял в такую даль? Не ради трепа. Этот за просто так и угол не обоссыт. Но фартовые из города не вернулись. Значит, можно дышать. Да и не подумают на него. Их в оборот возьмут. Бухих. А для него даже кайф, что фартовые тут побывали — видели Любимчика на заимке. А это — отмазка…

— Угорь куда теперь лыжи вострит? — спросил он у Тимки.

— Дождется кентов и сюда, к тебе под бок. Промышлять станем.

— Ох и здоров он бухать! Склянку винтом, одним духом выжирает. У меня зенки на лоб лезли. Лихой кент! Те, двое, что в бараке канали с ним, так и не смогли. И я — кишка тонка, — признал Любимчик, все еще не понимая, зачем здесь возник Горилла.

— Завтра проверим, сколько у тебя пушняка. Где стоит провести вырубки? Много ль перестоя? И на карте все отметим. Прямо от зимовья начнем. Сушняк вам на дрова. А рубку где проведут, конями вывезем, — будто угадав, обратился Горилла к Тимке.

— Вы надолго теперь? — не выдержал Любимчик.

— А чего? Тебе чего? Покуда он тут хозяин! — указал Горилла на Тимку, рявкнув зло. — Сколько надо, столько будем.

У Любимчика мурашки по коже побежали. От пяток до лысины. Что-то очень зол Горилла. Сдерживается. А мурло аж пятнами взялось. Не с добра. На него, Любимчика, зверем зыркает, словно ищет слабое место, где ухватить.

Но Любимчик не простак. Перо всегда при себе держал. В кармане, под рукой. Будет кипеж, не задумается. Любого распишет. Хоть и законника. Своя шкура ближе.

Тимофей с Гориллой разговорились о тайге, зверях, их повадках.

Любимчик, заметив, что фартовые увлеклись трепом, вышел из зимовья.

Законники сразу прервали разговор. Тимка к окну прилип. Любимчик курил на пороге зимовья.

— А может, тряхнем падлу? Хватит темнить! — предложил Горилла.

— Не дергайся. Недолго осталось. Этот фраер — слабак. Сам отдаст. Не выдержит, — останавливал Тимка.

— Лады. Но завтра нам в селе быть: хватит дуру ломать! — свирепел Горилла. И, увидев появившегося в двери Любимчика, шагнул к нему, прихватил за горло: — Колись, с-сука, где башли кентов? Не то теперь же на нитки распущу, блядюга!

Тимофей головой покачал Сорвал Горилла его план. Несдержанный кент, горячий. От таких одна беда. Во прихватил фраера! У того язык до яиц вывалился. Морда синей фингала. Окочурится того и гляди. А какой с того навар? Ни башлей кентам, ни разборки над фраером.

Тимофей дернул Гориллу за плечо.

— Оставь дышать.

Бывший бугор сбросил руку.

— Колись, паскуда! Вонючка лысая! Иначе требуху на завязки пущу!

В долю секунды заметил Тимка сверкнувшее лезвие ножа. Успел. Перехватил. Выбил. И словно что-то отлегло, отвалилось. Открыл дверь зимовья, ногами вышиб лысого. Подцепил на кулац челюсть. Любимчик пошатнулся, въехал Тимке в ухо. Горилла сапогом в пах дернул. И, подобрав нож Любимчика, оседлал лысого.

— Кромсать будем лидера! — налились кровью глаза Гориллы.

Любимчик задергался. Глаза, как у зайца, округлились. Заорал что-то бессвязное.

— Заткнись, семя курвы! — схватил Горилла нос лысого и тут же срезал его.

Любимчик взвыл не своим голосом. А Горилла, въехав в ухо ему так, что лысый на время сознания лишился, заорал:

— Гони башли!

— Не брал, — мотал головой Любимчик.

Горилла в ту же секунду отрезал ему ухо.

— Еще один локатор, и все, придется ожмурить тебя. Хотя твоя шкура того и не стоит, — сказал, помрачнев. — Где башли, пидер?

Лысый присмирел. Молча хлопал глазами. Горилла, не уговаривая, отрезал второе ухо. И тут же направил лезвие ножа в горло.

— Ну, кобель резаный! Последний шанс! Где башли? — царапало лезвие кожу горла.

— Там, — кивнул головой на тайгу.

— Где там?

— Вон под тем сухим деревом.

Горилла встал, сорвал с земли Любимчика. И, не отпуская от себя ни на шаг, гнал пинками и тумаками к указанному месту.

— Неси! Как жопил, так и выложи! — долбанул ногой в спину так, что лысый, перелетев корягу, стукнулся спиной в ствол.

Дерево хрипло застонало, качнулось резко и вдруг повалилось, вывернув на свет отсохшие, прогнившие корни. Любимчик не успел отскочить. Сухой толстенный ствол вдавился в грудь, проткнув ее острым, как копье, суком.

На корне дерева повисла кирзовая сумка, которую так берег Любимчик для будущей жизни. Сколько надежд с нею связывал! Во многом себе отказывал, чтоб потолстела сумка. Туда ж украденные спрятал. Знал: под сухим деревом ни один зверь нору не роет. Да и человек, если на дрова спилит, до корней не доберется. А оно иначе получилось. Дерево выдало. Не стало прятать. Да и для кого теперь?

Любимчик лежал под деревом тихо. Устал дрожать. А уж как боялся смерти! Но она пришла, не предупредив. Не успел человек пожалеть о потере денег, судьба и жизнь отняла.

В глазах слезы застыли. Не сбылись надежды, рухнули мечты. На всю жизнь только боль и холод в награду. Да тоска… Серая, как пасмурное небо, что глядело из стекленеющих глаз.

Любимчик был? Чей? Теперь от него и кликухи не осталось. Даже глаза не закрыли ему кенты, уходя с заимки. Теперь в Трудовое спешили. К фартовым. Вернуть башли. Рассказать о случившемся.

Ох и помянут законники кента! На том свете до конца века икать будет. А соседи-покойнички со смеху надорвутся.

Проклянут покойника все условники. Фартовые всех «малин», пожелают такого, что черти от хохота пятки обмочут. И, никогда не вспомнив добром, забудут покойного, наказанного тайгой. Она всегда права. Ей всегда виднее. Она о том никому не расскажет. Смолчит.

К ночи Горилла и Тимка вернулись в Трудовое.

В бараке их ждали. Когда сумка Любимчика шлепнулась на стол кирзовым задом, Угорь вздохнул.

— Тут башли! — указал Тимка.