Читать книгу "Давай надеяться на лучшее - Каролина Сеттерваль"

Сегодня я очень зла на тебя. Мне просто необходимо выплеснуть свой гнев, и я прошу разрешения зай-ти к тебе в середине дня. Ты все равно дома. У меня все равно нет никаких планов. «Нам нужно поговорить», – заявляю я. Ты отвечаешь: «Конечно. Приходи», и уже сидя в автобусе по пути от меня к тебе, я размышляю, что же хочу сказать. Ведь ты ничего плохого не сделал. Может быть, мой гнев – всего лишь выдумка моего мозга, чтобы найти повод прийти к тебе, вторгнуться в твою сферу? Может быть, то, что я называю яростью, на самом деле нечто совсем другое? Не знаю, а автобус уже подъехал к твоей остановке. Мне все больше становится не по себе.

Когда я звоню в твою дверь, злость уже улетучилась, и мне приходится сдержаться, чтобы не начать ворковать, как голубка, когда ты обнимаешь меня, проводишь в гостиную и держишь мою руку в своей. Ты спрашиваешь, о чем я хотела поговорить, и пульс у меня мгновенно учащается. Все это очень странно. Сделав глубокий вдох, я пытаюсь собраться с мужеством. Пытаюсь объяснить тебе, что мне хотелось бы встречаться чаще, чем сейчас, что мне трудно справляться с твоим желанием держать дистанцию и временами совсем закрываться от меня. Ты слушаешь и киваешь и говоришь, что понимаешь, о чем я, но что ты – это ты. Ты всегда был таким. Говоришь, что я тебе очень нравлюсь, и тут мое раздражение пробуждается с новой силой. «Ты имеешь в виду, что я тебе просто нравлюсь?» – думаю я, не решаясь, однако, спросить напрямую. Кто говорит о другом взрослом человеке «она мне нравится»? Почему я тебе только нравлюсь? Почему ты не влюблен в меня по уши, как я в тебя?

Не решаясь критиковать слова, которые ты употребляешь, я сижу молча. Изображаю понимание, киваю в ответ на твои слова, поскольку у меня вдруг возникает чувство, что многое поставлено на карту. Разговор получается коротким и натянутым, и когда я ухожу от тебя на вечеринку в нескольких кварталах от тебя, то пытаюсь убедить себя, что наш первый серьезный разговор прошел хорошо. С некоторой натяжкой это даже можно назвать нашей первой ссорой. Хотя никто не ссорился. Хотя я даже не сердилась. «Но ведь это хорошо, – думаю я. – Я показала, что чувствую и кто я есть, а ты… вовремя остановил меня».

Ночью ты присылаешь мне эсэмэску, что я могу приехать и переночевать у тебя, и хотя я хочу казаться гордой и ответить «спасибо, конечно, но нет», у меня это не выходит. Каждый раз, когда ты меня зовешь, я с радостью прибегаю, а ты зовешь меня слишком редко.

Октябрь 2014

В конце дня я оказалась в доме своей мачехи в Упсале. Здесь я и нахожусь сейчас. Снова вместе с Иваном, лежа в темноте на чужой двуспальной кровати, не в силах заснуть. Может быть, сейчас восемь или полночь – я понятия не имею.

Мне стало известно, что мои друзья и мой брат находятся сейчас в нашей квартире. Совместными усилиями они делают то, что считают нужным, и заодно присматривают за нашей очень общительной кошкой. Кошка – еще одна проблема, о которой у меня нет сил думать, однако она всплывает в моем мозгу в темноте. Как я смогу после всего этого заботиться об Иване и кошке? Откуда мне взять силы? Как мне о себе-то самой позаботиться?

В нашей квартире в Эншеде идет перестановка, и по моей просьбе они уже вынесли твою кровать в помещение для сбора крупного мусора во дворе дома. У меня язык не повернулся спросить, остались ли на ней пятна после твоей смерти – пятна мочи и испражнений, но я где-то читала, что в момент смерти человек обычно выпускает мочу, и решила не рисковать. Попросила их выбросить кровать и все, что там лежало, когда ты умер – матрас, одеяла и подушки. Я не хочу, чтобы мне пришлось все это снова видеть. Мои друзья съездили в мебельный магазин и купили все новое. Из эсэмэски я узнала, что они убираются и создают уют, чтобы мне легче было вернуться домой. Хотя не совсем понятно, когда это произойдет. Не знаю, когда я снова вернусь домой. Даже не знаю толком, где мой дом.

Лежа в темноте рядом с Иваном, я впервые за несколько часов беру в руки телефон. Там сотни эсэмэсок, которые у меня нет сил даже открыть, не то чтобы отвечать на них, но я вижу по первым строчкам, что почти все они сформулированы примерно одинаково. В них полно сердечек и разбитых сердец. В начале дня я сама разослала несколько эсэмэсок, на которые последовала разная реакция. Некоторые друзья – вероятно, сами в состоянии шока – ответили: «Ты шутишь?», на что я поначалу даже отвечала: «Нет». Другие в своих ответах заполнили весь экран словами, подтверждающими их любовь ко мне, и заверениями, что они всегда готовы протянуть руку помощи мне и Ивану. В некоторых сообщениях предпринимались попытки меня утешить, выражая убежденность, что я справлюсь, что у меня для этого есть все необходимое и что я не останусь одна, если только захочу. В середине дня я перестала читать. Новость распространилась стремительно, и, судя по количеству непрочитанных сообщений, уже не осталось никого, кто был бы не в курсе. Одноклассники по начальной школе, дальние знакомые – все написали мне. Твои коллеги, мои коллеги, приятели, с которыми я веселилась в другой жизни. В списке отправителей мелькают также имена тех, с кем я спала в годы до того, как повстречала тебя. Плохие новости распространяются с завидной быстротой.

Закрыв сообщения, я еще некоторое время смотрю на дисплей телефона, который светится в темноте голубым светом, грозя разбудить Ивана, спящего рядом со мной. Я не знаю, что мне делать. Меня тошнит. В горле все сжалось, сердце отчаянно стучит. Иконки на дисплее телефона кажутся угрожающими – за ними таится огромная волна реакций других людей, с которой я не в состоянии встретиться лицом к лицу. Разговаривать я ни с кем не хочу. Жалею, что с самого начала рассказала о случившемся.

Ноябрь 2009

Однажды летом ты послал мне эсэсмэску с вопросом, не хочу ли я поехать с тобой в Исландию в ноябре. Написал, что в Рейкьявике проходит музыкальный фестиваль, там будет выступать твой друг, может получиться неплохо. Прочтя эсэмэску в первый раз, я быстренько подсчитала в уме – до поездки четыре месяца – это явно показывает, что ты намерен встречаться со мной по крайней мере до того времени. Я так обрадовалась, что начала прыгать на месте. Позвонила тебе и сказала – да, ясное дело, я хочу поехать, как здорово! Ты тоже был полон энтузиазма. Сказал, что возьмешь на себя бронирование билетов и отеля.

Положив трубку, я не смогла сдержаться, чтобы тут же не посмотреть авиабилеты и не найти отличный отель в центре Рейкьявика. Хотя я находилась в командировке в Гётеборге и по сути дела должна была работать, и хотя ты предложил позаботиться о бронировании и, возможно, сделал бы это с удовольствием. В приливе энтузиазма я просто не могла сдержаться.

Как оригинально, думала я, что в первый совместный отпуск мы отправимся именно в Исландию. Так круто. Никаких скучных поездок на курорты. Мы рванем в Исландию, пойдем на музыкальный фестиваль, может быть, арендуем машину, залезем на гору, искупаемся в горячем источнике, увидим водопад, покатаемся на исландских лошадках. Нам это подходит как нельзя лучше, это про нас.

Я послала тебе ссылки на самые лучшие рейсы, – сравнив цены и время вылета разных авиакомпаний, – и на тот идеальный отель, – обсудив это в чате с подругой, которая родом из Исландии, – менее чем через полчаса после того, как мы закончили разговор. И написала, дескать, вот – вот все, что тебе нужно, тебе даже не надо ничего самому сравнивать, я уже все два раза перепроверила. Забронируй, если хочешь. Я сейчас переведу тебе деньги. Ты ответил: «ой, ок», и я решила интерпретировать твой ответ как «ой, как я благодарен и приятно удивлен, что ты взяла на себя бронирование», а не как «ой, я вообще-то думал, что любопытно было бы покопаться во всем этом самому, но ок, ты уже все сделала за меня, пусть так и будет».