Читать книгу "Человек-Паук. Майлз Моралес - Джейсон Рейнольдс"

– Расскажешь что? – растерянно спросил Майлз.

– О тебе. О том, что ты теперь можешь делать. О том, кто ты, – Аарон указал на маленький, не больше прыщика, круглый шрам на тыльной стороне ладони Майлза, затем откинулся на спинку дивана и улыбнулся. Он не был тупым, он все понял. Аарон объяснил Майлзу, что собирается раскрыть его секрет. – Если ты только не…

– Если я только не что?

Если только Майлз не согласится расправиться с криминальным авторитетом и бывшим другом Аарона по кличке Скорпион. У Майлза не было выбора. Он сделал, что потребовал дядя, утешая себя тем фактом, что Скорпион был жестоким преступником. Но дядя не перестал угрожать Майлзу сдать его. Вместо этого он потребовал, чтобы Майлз продолжил работать с ним. Точнее, на него. Однако Майлз знал, что это не вариант. Когда он отказал Аарону, между ними завязалась ожесточенная схватка. Аарон хорошенько отделал Майлза, который еще не успел привыкнуть к своим новым способностям. Аарон уже собирался нанести ему последний удар одной из своих электрических перчаток, но произошел какой-то сбой, и перчатка взорвалась прямо возле лица Аарона, уничтожив его взрывом, который он сам же и устроил в отчаянной попытке убить Майлза.

– Ты так… похож на меня, – произнес Аарон, весь в крови и ожогах, прежде чем потерять сознание. Это было последнее, что он сказал Майлзу.

Когда ты сражаешься с собственным дядей не на жизнь, а на смерть, от этого тяжело оправиться. Тяжело перестать видеть его лицо, остекленевшие глаза, перестать слышать, как медленное булькающее дыхание останавливается. Тяжело сохранить это в секрете. Секрете, который пронизывает всю твою жизнь: семью, школу, сны. Ганке знал это, потому что Ганке знал обо всем, но от этого пластинка в голове Майлза не прекратила проигрываться снова и снова.

Он так и не смог уснуть после ночного кошмара. Как он ни пытался, ничего не вышло. Да и будильник должен быть прозвенеть с минуты на минуту. Так что с недовольным Вздохом Майлз встал.

Ганке уже был в душе, и поэтому, лениво протопав в шлепанцах до умывальника через наполненный запахом грязных носков коридор, Майлз услышал, как Ганке тихонько разговаривает сам с собой в одной из кабинок. В отличие от коридорной вони с преобладающей нотой термоядерных носков в ванной пахло мокрой псиной и кукурузными чипсами. В воздух поднимался пар.

– С кем ты там разговариваешь, Ганке? – проворчал Майлз, открывая кран умывальника. Осекшись, он добавил: – Хотя неважно. Не хочу знать.

– Брось, чувак. Я сочиняю стихи. В каждой из трех строчек должно быть от четырнадцати до шестнадцати слогов, – пояснил Ганке через виниловую занавеску. – Так что их приходится считать.

Майлз хорошенько умылся.

– Зачем? – спросил он.

– В смысле – зачем? – Ганке выглянул из-за занавески. – Потому что так придумал мой народ.

Затем он резко задернул занавеску и крикнул:

– Это же СИДЖО!

Майлз и Ганке вернулись в комнату, оделись, причесались, помыли кроссовки, умяли пачку «Поп-тартс» и отправились на занятия. Но прежде чем они вышли из спальни, Майлз обернулся. Всего на секунду. Затем подошел к шкафу и открыл дверь, Ганке ждал его в коридоре. Майлз уставился на кучу одежды и ботинок. В темном углу был его красно-черный костюм, который он таскал с собой каждый день, а теперь он валялся в куче футболок, разномастных носков и чистых кроссовок. Он задержал взгляд еще на несколько секунд и выудил из кучи тряпья маску. Посмотрел на нее, похожую на скомканное лицо, покачал головой и запихнул обратно в кучу кожи и шнурков.

Не сегодня.

В Бруклинской академии у учеников было всего четыре предмета в семестр, но каждый Урок длился девяносто минут, отчего ненавистные занятия становились еще ненавистнее. Но сегодня их первым уроком хотя бы была математика.

Математический анализ, один из любимых предметов Майлза, вел мистер Борем, костлявый мужчина с оливковой кожей и похожим на сосульку носом.

– Математический анализ, – сказал мистер Борем на одном из первых занятий, подтянув штаны до пупка и расхаживая по классу, – это математическое учение об исчислении.

Но после этой речи математика открылась во всем ее великолепии – по крайней мере, для Майлза – цифры, символы, буквы. Мир прекрасных уравнений, в которых один плюс один может равняться целому алфавиту. Вызов, который Майлз всегда был готов принять с радостью.

После этого – химия у миссис Халил.

Затем, пока половина студентов ушла на ланч, Майлз и Ганке отправились на урок к мисс Блауфусс.

По мисс Блауфусс вовсе не скажешь, что она преподает в Бруклинской академии. Где пиджак? Где рубашка с перекрахмаленным воротником? Брюки защитного цвета? Практичная обувь? Хотя она носила очки, правда, не такие, как обычно носят в Бруклинской академии: круглые в роговой оправе или прямоугольные – в пластмассовой. Нет, мисс Блауфусс носила зауженные книзу очки ярко- желтого цвета, будто они были сделаны из лимонной кожуры. Ее коротко стриженные волосы всегда были взъерошены. Иногда она носила платья, но чаще всего на ней были джинсы, подвернутые на лодыжках, свободные блузки, широкие свитера с закатанными рукавами, туфли на каблуках с понедельника по четверг, а по пятницам – кроссовки. У нее также была пара татуировок: одна на запястье в виде точки с запятой[13], вторая на предплечье в виде куска пиццы пепперони.

– С возвращением, мистер Моралес, – сказала она, как только Майлз и Ганке вошли в аудиторию.

Стены кабинета были увешаны портретами писателей, о многих из которых Майлз даже не слышал. Перед ним сидел Винни Стоктон – отличник на стипендии из Вашингтон-Хайте.

– Здрасьте, мисс Блауфусс, – отозвался Майлз с долей смущения в голосе. Он понимал, что все знали о том, что его отстранили от занятий, и, что более важно, он понимал, все думали, что знали почему. Чуваку так сильно захотелось пи-пи, что он решил: пусть лучше его накажут. А на самом деле просто чувак был Человеком-Пауком. Или, учитывая последние события, чувак был формально известен как Человек-Паук.

– Эй, мисс Блауфусс, – с энтузиазмом заговорил Ганке. – Я тут работал над своими сиджо.

– Ага, это правда, – Майлз потряс головой, но тут же замер, когда Алисия Карстон села за соседнюю парту.

Алисия. Каждый раз, когда Майлз ее видел, у него застревал комок в горле. Умная, с косичками и смуглой кожей. Слегка кривая улыбка и легкая шепелявость делали ее только еще более очаровательной. От нее пахло ванилью, но Майлз чувствовал нотки сандалового дерева, возможно, от капли какого-нибудь парфюма за ухом. Его мать обожала сандаловое дерево. Она постоянно поджигала ароматические палочки, чтобы избавиться от запаха жареной рыбы в доме.