Читать книгу "Большое сердце маленькой женщины - Татьяна Булатова"

«Вроде как между нами всегда стоит кто-нибудь», – вспомнились ей слова мужа. Когда-то они казались ей обидными, несправедливыми, а потом все поменялось. И Танька была вынуждена признать правоту своих близких, абсолютно справедливо упрекавших ее в том, что всю свою жизнь она посвятила чужим людям. «Хотя никто тебя об этом не просил», – выкрикнула однажды старшая дочь, а младшая за ней повторила. И напрасно в тот момент Егорова смотрела на мужа, ища поддержки: ничего не сказал – ни да, ни нет. «Значит, согласен», – догадалась Танька и приняла как должное: в словах близких была своя правда. А у нее? Разве не было?!

«Была! Точнее – есть», – угрюмо пробормотала себе под нос Егорова и, решив не мешать дочери и мужу настраиваться на рабочий лад, ушла в спальню. Ложиться показалось бессмысленным: сна уже ни в одном глазу, но она тем не менее прилегла, постоянно прислушиваясь к тому, что происходит в квартире. Дождавшись, когда щелкнул замок входной двери, Танька вскочила, вывернула заветный ящик комода, достала перевязанные бечевками свечи, две стальных рамки, бумажную икону Спасителя и алюминиевый крестик на шелковой веревочке. Все это Егорова тщательно упаковала, сложила в сумку и вынесла к порогу, так и не сняв ночной рубашки. Начался второй этап сборов. В огромный походный рюкзак Егорова утрамбовала банки с разнообразными домашними заготовками и несколько пакетов с крупами. Туда же отправилось несколько кусков хозяйственного мыла и две снятые с вешалки мужних рубашки. Только потом Егорова отправилась под душ, предварительно натеревшись влажной солью. Под водой стояла долго, словно собираясь с мыслями. Да что там говорить, и с силами тоже.

Из ванны Танька вышла предельно сосредоточенной. Возле зеркала немного подзадержалась, поизучала свое отражение, осталась недовольна, но к косметике не притронулась. «О другом надо думать», – напомнила она себе и проворно натянула спортивный костюм. Перед выходом из дома Егорова застыла перед дверями, задрала голову, перекрестилась на висящий над косяком образ и проговорила: «Вокруг меня круг. Рисовала не я. Богородица моя. Аминь».

С этими же словами Танька вбежала и в подъезд к Русецкому, дом которого нашла не по адресу, а по памяти. И даже если бы та ей отказала, Егорова в любом случае добралась бы до нужного места: дорога была открыта, разрешение получено.

Квартиру, в которой проживал Илья, Танька определила безошибочно. Почему-то показалось, что только он мог жить там, куда вела обитая дерматином дверь, скорее всего, сохранившаяся еще с советских времен. Сегодня так со входными дверями уже не поступали. Стремились заказывать стальные, а то и бронированные, с хитроумными замками и устройствами для наблюдения. Не двери, а танки. «Никакого тепла», – вздохнула Егорова, сняла с плеч тяжеленный рюкзак, прислонила к стене сумку и, как школьница, засунула палец в серые потроха утеплителя, видневшегося под изодранным дерматином. Так с воткнутым пальцем и стояла, не решаясь нажать кнопку звонка, возле которого, кстати, не наблюдалось никаких опознавательных знаков, характерных для коммунальных квартир.

Профессиональным взглядом Танька скользнула по обналичке и обнаружила приметы защиты: над дверью виднелся небольшой крестик, напоминающий распятие, венчающее записки о здравии или упокоении. Наконец-то вытащив палец из обивки, Егорова ощупала косяк и снова осталась недовольна: в нескольких местах, где он отходил от подъездной стены, кто-то вставил слепленные из земли шарики. Один такой Егорова выковыряла и тщательно рассмотрела: остатки волос, глина, какие-то жирные вкрапления. От рассыпавшейся по ладони земли потянуло холодом. «Не кладбищенская ли?» – озадачилась Танька и отряхнула руки. Медлить не было смысла, она нажала на кнопку звонка.

Дверь открыла низкорослая женщина средних лет, похожая на откормленную морскую свинку. Это была Айвика. Увидев Егорову, она посторонилась, бесстрастно скользнув по ней взглядом угольных глаз-бусинок, воткнутых под неожиданно светлые брови. Пары секунд Таньке хватило для того, чтобы признать в этой неприметной женщине со стянутыми на затылке паклеобразными жирными волосами коллегу.

– Я к Русецкому, – бодро оповестила Егорова и решительно ступила на порог, проговорив про себя привычное: «Со здоровьем пришла – со здоровьем и уйду».

Морская свинка, не проронив ни слова, махнула в нужном направлении. Танька медлила. Не хотела поворачиваться к Айвике спиной. «Вокруг меня круг…» – снова завела она про себя и мысленно перекрестилась. Свинка зевнула и подалась к себе, в противоположную от комнаты Ильи сторону.

Егоровой стало не по себе: она чувствовала опасность. Но, что интересно, исходила она не от женщины с глазами-бусинками, исходила она от самих стен этого дома. Таньку начало подташнивать. «Ну-ка соберись!» – приказала она себе и вспомнила, что забыла возле двери в квартиру и рюкзак, и сумку с «инструментами».

«Анафема тебя в бок», – проворчала Егорова и, развернувшись, стремительно бросилась к выходу. Слава богу, вещи были на месте. Их караулила старая Вагиза, прожившая здесь всю свою сознательную жизнь. За это время она сумела превратиться в общую для всех бабушку, к которой обращались за советом, которой доверяли святая святых – ключи от дома, когда уезжали в отпуск, с которой делились радостями и горестями. Неслучайно Вагиза была почетным гостем на всех знаковых мероприятиях, начиная от свадеб и заканчивая похоронами и поминками.

– Айда, пошел, сумка забыл, – поприветствовала она выскочившую из квартиры Егорову, нисколько не удивившись новому лицу.

– Рэхмэт. – Танька безошибочно определила национальность Вагизы, та что-то ответила ей по-татарски. – Я не понимаю, я русская, – объяснила Егорова, на что Вагиза, взмахнув рукой, с акцентом произнесла:

– Все русска. И татар тоже русска. Аллах один.

– Бог один, – поправила ее Танька и нацепила на плечи потертый в походах рюкзак. – Русский, татарин… Какая разница?!

– Нет разница, – согласилась с ней Вагиза и шепотом добавила: – Давай там, один, колдуит.

– Видела уже, – не оборачиваясь, пробормотала Егорова и, аккуратно притворив за собой дверь, зашагала по коридору.

Дверь в комнату Ильи была приоткрыта: Танька остановилась, не решаясь войти. Сквозь узкую щель она видела Русецкого: тот лежал на кровати, скрестив руки на животе. «Как покойник», – подумала Егорова и внимательно присмотрелась: грудь его еле заметно поднималась и опускалась. «Спит», – успокоилась Танька и попыталась протиснуться в комнату, не трогая двери. Не получилось: та заскрипела – Илья вздрогнул и повернул голову.

– Пришла вот, – смутилась Егорова и сделала пару шагов вперед.

Русецкий, не говоря ни слова, медленно поднялся с кровати и двинулся гостье навстречу. Идти было невероятно тяжело, словно под ногами был не твердый пол, а вязкая грязная жижа. Каждый шаг отдавался у Ильи в голове: знакомое ощущение для тех, кто помнит свое самочувствие после того, как спала высокая температура.

– Шатает? – с пониманием поинтересовалась Егорова.

– Нет, что ты. – Голос Русецкого прозвучал тихо и слабо. – Давай помогу. – Он протянул руки, чтобы помочь Таньке снять рюкзак.