Читать книгу "Хороший, плохой, пушистый - Том Кокс"

За стенами дома накопилось еще больше проблем. В сарае отсутствовала дверь, и он так сильно накренился, что оказался наполовину в саду Деборы и Дэвида. Маленький древний деревянный мол, уходящий в грязные воды пруда, настолько сгнил, что, провожая белку в последний путь, я рисковал познакомиться с процедурой, которая в средневековом краю болот сходила за отдых выходного дня. Затем в сильный ветер на дорожку к лужайке грохнулось сухое дерево. Мать предупреждала меня о нем, но я не обращал внимания. Влажная весна и три года отсутствия должного ухода превратили сад в иллюстрацию мрачных предсказаний будущего человечества, когда людям будут диктовать свою волю растения.

— Мой приятель Дейв Блэкуэлл утверждает: если у человека растет такое, значит, он любитель меняться женами, — заявил отец, когда мы боролись с переросшей густой травой.

Распределение ролей — громогласный садовник — тихий садовник — много лет устраивало родителей, но подозреваю, что в глубине сознания матери существовала выдуманная жизнь, в которой она сидела под плакучей ивой с ведущим телевизионной программы Би-би-си «Мир садоводов» Монти Доном. Они безмятежно ели лимонный пирог и тихо обсуждали, как лучше обрывать увядшие листья. Думаю, отец это тоже понимал и выдал себя в прошлом году, когда они случайно встретились с Доном на парковке после устного журнала, который вел знаменитый телевизионщик. Мать неосторожно подала назад и чуть не задела его.

— Простите ее, — произнес отец. — Она вас так восторженно любит, что навеки осталась бы безутешной, если бы убила.

Что бы мать ни посадила, у нее все прекрасно растет, и даже ее ладони формой напоминают листья. Если мать не остановить, она будет возиться в саду, пока настолько не стемнеет, что не различить перед глазами листья пальмы. Отец же никогда не делал ничего наполовину и даже на две трети и наваливался на любую работу так, будто в его шестьдесят два года цифры, обозначающие возраст, стояли в обратном порядке. Но со здоровьем у родителей было неважно, и я о них беспокоился.

— Все в порядке, — усмехнулся отец, когда я выразил свои опасения по поводу того, что он собрался забраться на шестифутовое сухое дерево и начать пилить его с верхушки. «Все в порядке». Я вспомнил, что он произнес те же слова перед тем, как полтора года назад залез на дерево в их саду, с которого свалился и был на волосок от того, чтобы остаться на всю жизнь парализованным. То, что рок грозит не только другим, но и ему самому, он не догадывался.

— Что бы тут ни делал, не клади пилу на землю и не снимай ботинок, чтобы не наступить на нее босиком, — предостерег он, когда я начал пилить ветку, хотя у меня не было намерения разуваться.

— Осторожнее с жидкостью для розжига, — посоветовал отец, когда я начал разводить костер, но через пару минут плеснул столько, словно это была не жидкость для розжига, а вода, которой он хотел затушить пламя.

Пока мама полола, а мы с отцом пилили и сжигали сухую древесину, Шипли восторженно носился по саду, взлетал на яблоню Джанета и в знак протеста против того, что я отправился в дом принести всем напитки, колотил лапами по моим голым икрам. Ему и Ральфу всегда нравилось, когда я находился в саду. Даже если коты спали в самом дальнем уголке дома, то каким-то телепатическим образом узнавали, что я собираюсь в сад, и через несколько секунд присоединялись ко мне. Наверное, поэтому я, несмотря на финансовые трудности, сохранял за собой этот перевернутый с ног на голову дом — его любили мои коты. Прежде я жил в домах, которые котам не подходили, но этот отвечал всем требованиям. Внутри много пространства, чтобы они могли не замечать друг друга. Снаружи склон холма — вернее, бугорка, ведь это же Норфолк, — где удобно играть, много еды навынос и ограда, охлаждающая страсть к путешествиям. В молодые годы Медведь любил побродить по округе, но теперь из-за артрита не мог перепрыгнуть через забор, отделяющий участок от дороги. А Шипли и Ральф давно поняли, что все интересные места находятся позади дома, а не впереди, где ездят машины.

Может, я и нашел бы похожий дом, но это было бы непросто. Ясно, почему в последнее время улучшилось здоровье и настроение Медведя — семь лет он не менял места жительства. За свои шестнадцать, или сколько там, жизней он множество раз переселялся из дома в дом, ненавидел переезды и волшебным образом пропадал всякий раз, когда на договоре об аренде появлялись подписи и стороны обменивались документами. Я не хотел снова подвергать его подобному испытанию. С самого начала нашей дружбы Медведь дал мне понять, какой он отчаянно независимый кот, способный сорваться и удрать, если ситуация его не устраивает. Но после нескольких исчезновений доверил мне распоряжаться своим будущим. И уже поэтому я обязан учитывать его интересы. Но потяну ли я дом, который мне не под силу и который требует столько ремонта, сколько я не в состоянии выполнить?

Преимущество физической работы в том, что, когда устаешь, забываешь о неприятностях. И в тот вечер, после того как мы с родителями, шатаясь от изнеможения, вернулись в дом, я вскоре крепко уснул. Если Эндрю и прыгнул на рассвете на крышу летнего сада, я от стука не проснулся.

— Кошек я накормил, — сообщил отец, когда утром я появился в кухне.

На столе лежали три пустых пакетика из-под корма. Это было втрое больше того, что я давал Медведю, Ральфу и Шипли в дополнение к тому, что они получали из раздатчика. Из множества блюдец на полу лишь три принадлежали котам.

— Тот, что больше других, черных, пытался сожрать еду остальных.

— Спасибо. Так часто бывает.

— Не этот. — Отец показал на слегка удивленного Медведя, который сидел на своей любимой скамеечке. — Этот хороший. Его хочет твоя мама? Отдай его нам. Слушай, я спрятал свою шоколадку под подушку дивана. Прячу шоколадки под подушками, потому что нравится их потом находить. Извини, измазал твой диван.

Я обследовал стоявший на столе кофейник и обнаружил на дне толстый слой кофейной массы — отец загрузил такое количество зерен, которое я расходую примерно за неделю. Сколько в напитке кофеина, для него не имело значения. Помнится, в комиксах о двух галлах — Астериксе и его лучшем друге Обеликсе — Обеликсу не требовалось волшебное зелье, которое пили его соплеменники. В детстве он упал в котел с этим напитком и с тех пор постоянно находился под кайфом. Моя версия такова: нечто подобное случилось с отцом: в детстве он угодил в огромный кофейник и постоянно пребывает в состоянии, которого другие достигают после шести-семи чашек кофе.

— Я поднялся в пять, — проинформировал он. Отец часто говорил эту фразу: «Я поднялся в пять», но сегодня информация была излишней. Я и без того знал, что он поднялся в пять, потому что проснулся от его громкого кудахтанья с соседскими курами.

— Не видел садового полотенца?

Отец частенько по вечерам пьет виски, но на его утреннем состоянии это никак не сказывается. Он в это время особенно словоохотлив. Я сам жаворонок, но не так быстро привожу голову в порядок. И когда отец остается у меня ночевать, меня достает его ранняя болтовня.

— Включи мне ленту новостей. В это время дома я смотрю по телику новости или пускаю погромче блюз или джаз. Я тебе не рассказывал, как поступал мой приятель Мейт Джеф в шестидесятых? После ванны он включал электрическое одеяло, курил и слушал песни Хаули Вулфа. Перед тем как твоя мать впервые пришла ко мне в дом, я позаимствовал у Фила Дея коллекцию пластинок с джазовой музыкой и сделал вид, будто она моя. А она даже не заметила. Этот тостер работает? Я не смог пожарить хлеб, потому что тостер не включался.