Читать книгу "Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию? - Виктор Устинов"

Германское правительство после убийства Франца Фердинанда подталкивало правительство Австро-Венгрии составить такой ультиматум Сербии, который она не согласится принять. Текст ноты составлялся в Вене и Берлине одновременно, и при тайной встрече министра иностранных дел Австро-Венгрии с германским канцлером Бетманом-Гольвегом в Баварии была согласована ее убийственная формулировка, причем Германия предлагала несколько дополнительных крайне суровых условий, которые должны были быть включены в ультиматум[57]. Текст ультиматума Сербии был утвержден на заседании Совета Министров Австро-Венгрии 19 июля 1914 года. Однако вручить его в Белграде было решено 23 июля, после отъезда из Петербурга президента Франции Пуанкаре, с тем, чтобы не дать возможности французам и русским руководящим деятелям сразу же договориться о совместных действиях[58].

Предъявленный Сербии ультиматум был похож на смертный приговор. Его нельзя было удовлетворить по всем пунктам, если Сербия хотела оставаться независимой и самостоятельной страной. Но этого статуса она лишалась, если бы признала право Вены на назначение и смещение чиновников в своей стране любого ранга, контроля за школьными программами и других ущемлений, которые даже в колониальном праве оставались под юрисдикцией национального правительства. Ну а тот, ради «чистой памяти» которого Берлин и Вена готовили развязать мировую войну, уже в день своей гибели был предан забвению царствующими особами Германии и Австро-Венгрии. Глубокая ненависть, которую питал император Франц Иосиф к своему племяннику и наследнику, проявилась при его печальном конце самым бесчеловечным образом. Чтобы унизить память наследника и его морганатической супруги, их погребение, по императорскому приказу, совершалось ночью, при проливном дожде, только при слугах двора и напоминало драматические сцены шекспировских трагедий[59].

Сербия подчинилась большинству австрийских требований и обязалась их исполнять; она усомнилась только в осуществимости и целесообразности одного пункта – об участии австро-венгерских должностных лиц в судебно-полицейских следственных действиях на сербской территории. Несмотря на это, император Франц-Иосиф в манифесте 28 июля к своим народам заявил: «Сербия отвергла умеренные и справедливые требования моего правительства и отказалась исполнить те обязанности, соблюдение которых составляет в жизни народов и государств естественную и необходимую основу мира»[60]. Это было совершенно ложное утверждение. Ответ сербов был скрыт от общественности, правду не знал и сам император. «Поэтому я должен прибегнуть к силе оружия, чтобы создать необходимые гарантии для обеспечения спокойствия моих владений внутри и прочного мира извне». Манифест заканчивался лицемерной заботой о мире, который уже был взорван артиллерийской бомбардировкой по столице Сербии Белграду. «Я все взвесил и обдумал, – заявил престарелый император Франц-Иосиф. – Со спокойной совестью вступаю я на путь, указываемый мне моим долгом»[61].28 июля австро-венгерское правительство объявило по телеграфу Сербии войну и заранее подведенная к сербской столице австро-венгерская артиллерия начала обстрел Белграда.

Когда готовился ультиматум Сербии и ускоренным ходом шла подготовка к войне, в Берлине и Вене посчитали, что нет необходимости информировать итальянское правительство о своих приготовлениях к войне и Рим хотели поставить перед фактом – началом войны. Из-за этого пренебрежения союзническими обязательствами уязвленные итальянцы, знавшие по дипломатическим каналам о характере политических требований Австро-Венгрии к Сербии и понимавшие, что им предстоит участие в войне, серьезно задумались о своей роли и месте в назревавшем конфликте. Италия стала членом Тройственного союза в 1882 году под сильным давлением Бисмарка, распоряжавшегося тогда судьбами многих европейских стран и стремившегося изолировать Францию от ее соседей. Однако вековые исторические и культурные связи итальянцев и французов оказались сильнее этого союза, не одобренного народом, и в 1902 году между итальянским и французским правительством было заключено секретное соглашение, по которому Италия обязывалась, в случае войны между Францией с одной стороны, и Германией с Австрией с другой – остаться нейтральной[62].

В этот момент правительства Англии и Франции сумели убедить короля Италии Виктора Эммануила III в том, что позиция нейтралитета в данное время для Италии – лучшее средство сохранить свое лицо и оставить открытой дорогу для новых возможных политических решений. Пока итальянское правительство размышляло над этим предложением, французский флот, усиленный английской эскадрой, занял все важнейшие морские коммуникации в Средиземном море, дав понять Риму, что в случае выступления на стороне Тройственного союза Италию ждет морская блокада. 31 июля римское правительство сообщило германскому послу, что «война, начатая Австро-Венгрией… носит агрессивный характер, который не соответствует оборонительному характеру Тройственного союза, Италия не может участвовать в этой войне»[63]. Утром 1 августа этот ответ был сообщен французскому послу в Риме Барреру и немедленно был передан в Париж. Это позволило французскому правительству незамедлительно начать переброску во Францию 30 тыс. тысяч солдат из Северной Африки.

Колебалась Турция, не зная, к какому блоку ей пристать. Только после того, как в Берлине осознали глубину утраты Италии как союзника, германская дипломатия стала с лихорадочной быстротой добиваться ее присоединения к австро-германскому блоку, и 2 августа с ней был заключен тайный германо-турецкий договор, «обязывающий Турцию выступить на стороне Германии против России»[64]. Этот германо-турецкий договор так и остался строго секретным. Официально Турция объявила себя нейтральной. Под предлогом охраны нейтралитета началась всеобщая мобилизация[65].

Не сразу решилась на открытое присоединение к Тройственному союзу Болгария; у нее еще были свежи уроки второй Балканской войны, после которой София утратила не только все земли, завоеванные в первой Балканской войне, но и часть своих собственных территорий. Правда, в правящих кругах Болгарии не переставали строить планы «Великой Болгарии», усиленно поддерживаемые германским кайзером Вильгельмом II, а родственные связи болгарского царя Фердинанда с династией Гогенцоллернов обеспечили германскому капиталу преобладающее влияние в болгарской экономике.