Читать книгу "Лоханка - Сергей Калашников"

Поначалу, так уж вышло, стал думать о себе. В смысле — как правильно отнестись к опасности, которой, оказывается, грозит мне происходящее. И ничего не пришло в голову, кроме, как делать, что должен. И вообще, в будущем Грузия — чужая страна, а я служу своей. Вот и буду служить дальше. Ну а опасность — так вокруг в точно таком же рискованном положении ещё много моих товарищей… и командиров. Как-то никогда раньше ничего подобного в голову мне не взбредало — не было случая задуматься. А вот, поди ж ты — и на мою долю выпала доля Родину защищать. Так и определялся я со своим внутренним миром, пока восстанавливал сбрую. Это сейчас моя боевая задача.

Наши прочёсывали окрестности, суетился полковой фельдшер, переходя между ранеными, ушла вперёд полная рота, причём не колонной, а рассыпным строем — место отркытое, ровное, всё видно, как на ладони. А тут комполка появился пешком — убили под ним мерина — да и говорит:

— Будем делать тачанки, хоть они нам по штату и не положены.

Народ у нас, что важно отметить, толковый — паники или иного беспорядку не устроил, да и неразберихи не возникло — вот как-то так всё получилось, что бойцы и командиры в едином порыве бросились в сторону опасности, а не в рассыпную. Ну а там и по подразделениям разобрались и командиров своих нашли. Так что беспорядку нам этот обстрел большого не наделал, даже как-то сплотил людей.

К Кобыланды на повозку стали Максимку прилаживать, а ко мне — пулемёт, что с бою взяли. Тот самый, из которого с такой дали нам столько конского состава убавили. Гляжу я на него, и диву даюсь — очень он смахивает на ДШК, правда не на турели, как я видел, а на колёсном станке с лафетом и сидением, вроде велосипедного, поверх станины. Здоровенный щит, как у «Максима», но на дульном срезе колечко на щелястой вороночке. Дульный тормоз, если кто не в курсе. И ещё отличка имеется — сверху плоским блином пришпандорен магазин, как у Дегтяря, только толще.

А, надо сказать, ручники ДП в полку имеются, хотя и немного. Так что пулемётчики быстро во всём разобрались и стали на задок телеги прилаживать этот агрегат, а я им помогал.

Вот так и перешли мы с товарищем из обозников в пулемётную команду. И на следующем привале новый взводный принялся учить нас пулемёту. Ох и попотели мы, пока наш казах со всем освоился. Нет, он сообразительный, но принцип автоматики перезаряда от него ускользал. А, может, просто слов парень не находил, чтобы всё как полагается доложить? Мы ведь не так уж много с ним преуспели в русском языке. Он меня куда как большему успел научить, а я как путал в школе склонения со спряжениями, так до сих пор и путаю.

* * *

— Слушайте боевую задачу, — это комбат объясняет двум ротным, разложив карту на земле в тени моей боевой повозки. — Форсируем реку Алазани. Силами первого взвода разведываете наш берег и окапываетесь. Потом, вы, подтягиваете тачанки и берёте под контроль противоположный берег, а ещё два взвода переходят на ту сторону. Один продвигается вглубь берега, и тоже окапывается, а другой промеряет глубины и обозначает брод вешками. Вопросы есть?

Оба ротных доложили, что вопросов нет и тот, что командует пулемётной командой, «нарезал» участки ответственности нашему расчёту и экипажу второй тачанки.

Поначалу всё шло по плану — мы выехали на низменный пологий берег не слишком широкого потока, рассыпавшегося на несколько русел, струящихся в галечных ложах. Места для пулемётов выбрали толково, а сами их сняли с повозок и принялись готовить позиции. Мы же с Кобыланды отвели лошадок за деревья — пусть травку пощиплют, хоть бы и оставаясь запряженными в телеги. Ну, можно кое-что ослабить, удила изо рта вытащить, а сколько нам здесь торчать — кто же его знает!

Я хотел прилечь в тенёчке да покемарить, но товарищ мой указал, где замаскироваться и куда наблюдать. Когда он начинает распоряжаться, я никогда не перечу — он ведь только с виду простак а, на самом деле много в чём понимает, особенно, если ситуация обостряется. Часа два всё было тихо, только перекликались бойцы со стороны будущего брода, костеря ледяную воду и напористое течение. А потом послышалась стрельба, и мы срочно перешли в состояние готовности к движению. Что было потом — почти не помню. Лежал и стрелял по фигуркам, перебегающим между редкими деревьями. Был совершенно спокоен и, кажется, не промахивался — не то, чтобы я какой-то особенно меткий стрелок, но карабин у меня пристрелян и я умею концентрироваться.

Потом справа показалась цепь нашей второй роты, и все, кого я только что «убил», вскочили и пустились наутёк. Я ещё два раза успел пальнуть, а потом цели куда-то подевались. Через час с чем-то, стуча зубами от холодной воды, мы были на другом берегу. Это, получается, у меня состоялось боевое крещение.

* * *

— Далеко бьёт, и точно, — командир расчёта вечером довольно погладил пулемёт, тот самый, незнакомый, крупнокалиберный. — Судя по всему, вроде, как нашенский — очень уж он своим устройством на Дегтяря похож. И станок под ним знакомый. Только непонятно, как он не у нас оказался, а у них?

Я молчал потому, что неоткуда мне, беспамятному, знать про то, что это некий прототип ДШК, только пока секретный и не доведённый до ленточного питания. Дисковый же магазин, на мой взгляд, однозначно выдавал авторство Дегтярёва.

Через сутки полк вышел на заданный рубеж и занял оборону. Наши тачанки отвели вглубь — как объяснил взводный — чтобы можно было быстро подъехать в нужное место туда, где станет горячо. Мы оказались незанятыми и спустя сутки вернулись в обоз, потому что некомплект в лошадях, и без того бывший большим, после обстрела полка на марше сильно усугубился. И началась у нас жизнь в дороге: то туда, то сюда. Бойцы-то более-менее на месте сидят, а мы то патроны возим, то жратву, то палатки — много разного имущества нужно доставить нескольким сотням крепких молодых организмов.

Дороги здешние отличаются крайне ограниченной проходимостью. Берега Алазани болотисты, изобилуют ручейками и зарослями на любой вкус: от крупных деревьев, преграждающих путь торчащими во все стороны корневищами, до густых кустарников. Броды тоже являются серьёзным препятствием. Потом начинаются горные подъёмы-спуски, выматывающие лошадиные силы и наши солдатские души. К этому следует добавить обстрелы издалека — обычно один-два выстрела, но довольно опасных, прицельных. То над головой свистнет, то в телегу угодит — так и старшину нашего ранило. Двух лошадок мы тоже потеряли — они, как ни крути, крупная мишень.

Старшим назначили одного из командиров отделений — это сейчас скорее воинское звание, чем должность. То есть в петлице два треугольника. У старшины же, который на самом деле помкомроты — два квадратика. Но он пока хромает с палочкой по расположению потому, что в дальней тяжёлой дороге был бы обузой.

Так вот, как-то подходим мы порожняком к станции, где обычно получаем свой груз, и вижу я неподалеку от въезда в посёлок стоит, покосившись, до боли знакомый мне гусеничный экипаж. Один из тех, что собирают у нас в мастерских. Привязал я вожжи к задку телеги Кобыланды и подошел поближе. Тут, как положено, часовой при оружии строгим голосом спрашивает: