Читать книгу "Семь этюдов по физике - Карло Ровелли"

Вопрос открыт, и сейчас разрабатывается множество хороших решений. В этой области науки, на мой взгляд, самой интересной, вот-вот начнется большой прогресс. Сегодня новые методы позволяют нам регистрировать активность функционирующего мозга и с поразительной точностью составлять карты его чрезвычайно запутанных нейронных сетей. В 2014 году была составлена первая полная подробная карта (в мезомасштабе) связей в мозге млекопитающего. Сейчас обсуждаются конкретные гипотезы, как математическая структура может согласовываться с субъективным опытом сознания, – обсуждаются не только философами, но и специалистами по нейронауке.

Любопытна, например, математическая теория, разрабатываемая Джулио Тонони – итальянским ученым, работающим в США. Она называется теорией объединенной информации и представляет собой попытку количественно охарактеризовать структуру, которую система должна иметь для того, чтобы обладать сознанием. Это способ описать, в частности, что же все-таки меняется на физическом уровне при переходах между состояниями бодрствования (когда сознание работает) и сна без сновидений (когда сознание отключено). Теорию продолжают развивать. У нас по-прежнему нет убедительного и признанного ответа на вопрос, как формируется наше сознание. Но мне кажется, что туман начинает рассеиваться.

Один вопрос о нас зачастую вызывает недоумение: что означает наша свобода принимать решения, если наше поведение только лишь следует предопределенным законам природы? Нет ли здесь противоречия между нашим ощущением свободы и строгостью, как мы ее сейчас понимаем, с какой все в мире работает? Может, в нас есть нечто, ускользающее от законосообразности природы и позволяющее нам вилять и уклоняться от ее предписаний благодаря могуществу нашей свободы мыслить?

Что ж, в нас нет ничего, что способно было бы избежать законов природы. Если бы что-то в нас могло преступить их, мы бы это уже обнаружили. В нас нет ничего, что нарушало бы естественный ход вещей. Это подтверждается всей современной наукой – от физики до химии и от биологии до нейронауки.

Ответ на этот вопрос – в чем-то другом. Когда мы говорим, что свободны, а это действительно так, то имеем в виду, что наше поведение определяется происходящим внутри нас, в мозге, а не внешними причинами. Быть свободными не означает, что наше поведение не управляется законами природы. Это означает, что оно управляется законами природы, действующими в нашем мозге.

Наши свободно принимаемые решения свободно определяются результатами разнообразных и кратковременных взаимодействий между миллиардами нейронов в нашем мозге: они свободны в той мере, в какой позволяют им и определяют их взаимодействия этих нейронов. Значит ли это, что, когда я принимаю решение, мое «я» принимает его? Да, безусловно, поскольку нелепо спрашивать, может ли «я» делать что-либо отличное от того, что решила совокупность моих нейронов: «я» и совокупность моих нейронов – одно и то же, как с удивительной ясностью понял в XVII веке нидерландский философ Барух Спиноза.

Нет отдельных «я» и «нейронов в моем мозге» – это одно и то же. Личность есть процесс: сложный и слаженный.

Когда мы говорим, что человеческое поведение непредсказуемо, мы правы, поскольку оно слишком сложно для предсказывания, особенно нами самими. Наше глубокое чувство внутренней свободы, как остро осознал Спиноза, объясняется тем, что наши представления о себе гораздо грубее и схематичнее, чем обстоятельная сложность происходящего внутри нас. Мы источник изумления в своих же собственных глазах.

У нас сотня миллиардов нейронов в мозге, столько же, сколько звезд в галактике, с еще большим числом связей и потенциальных сочетаний, через которые они могут взаимодействовать. Мы всего этого не осознаем. «Мы» есть процесс, формирующийся всей этой многосложностью, а не только той маленькой ее частью, которую сами осознаем.

«Я», принимающее решения, – ровно то же «я», которое формируется (способом, до сих пор, разумеется, не вполне понятным, но начавшим поддаваться нашему исследованию) из мыслей о себе; через представление себя в мире; из понимания себя как переменной точки зрения, помещенной в контекст мира; из этой впечатляющей структуры, обрабатывающей информацию и создающей образы, – нашего мозга. Когда мы чувствуем, что это наше «я» принимает решение, мы совершенно правы. Кто же еще?

Как утверждал Спиноза, я – это мое тело и происходящее в моем мозге и сердце, с их колоссальной и непостижимой для меня сложностью. Стало быть, научная картина мира, о которой я рассказывал на этих страницах, не вступает в противоречие с нашим ощущением себя самих. Она не противоречит нашему мышлению с точки зрения нравственности и психологии или нашим эмоциям и чувствам. Мир сложен, и мы воспринимаем его на разных языках, каждый из которых подходит для описываемого им процесса. Любой сложный процесс может рассматриваться и пониматься на разных языках и на разных уровнях. Эти разнообразные языки пересекаются, переплетаются и взаимно усиливают друг друга, как и сами процессы. Изучение нашей психологии становится более искусным благодаря нашему пониманию биохимии мозга. Изучение теоретической физики подпитывается страстями и эмоциями, оживляющими нашу жизнь.

Наши моральные ценности, эмоции, привязанности не менее действительны из-за того, что составляют часть природы, разделяются миром животных и определяются миллионами лет эволюции живых существ. Наоборот, они даже ценнее в результате всего этого: они реальны. Они – сложная реальность, из которой мы сделаны. Наша реальность – это слезы и смех, благодарность и альтруизм, верность и предательство, преследующее нас прошлое и беззаботность. Наша реальность состоит из собранных нами вместе обществ, вызываемых музыкой чувств, богатых запутанных сетей общеизвестного знания. Все это часть одной и той же «природы», которую мы описываем. Мы неотъемлемая часть природы, мы – природа в одном из ее бесчисленных и бесконечно разнообразных проявлений. Вот что мы поняли благодаря нашему постоянно растущему знанию об этом мире.

То, что делает нас, людей, особенными, не означает наш отрыв от природы, это часть той же самой природы. Форма, которую приняла природа здесь, на нашей планете, в бесконечной игре сочетаний, через усиление и изменение взаимосвязей и обмен информацией между своими частями. Кто знает, сколько еще на бескрайних просторах космоса существует других необычайных сложностей и каких именно – возможно, в формах, которые мы даже не в силах себе представить… Там наверху столько пространства, что несерьезно думать, будто в дальнем уголке обычной галактики могло появиться нечто уникальное, единственное в своем роде. Жизнь на Земле – лишь скромный образчик того, что может произойти во Вселенной. Сама наша душа – только небольшой пример.

Мы вид, по своей природе движимый любопытством, единственный оставшийся из группы, состоявшей из дюжины одинаково любопытных видов (рода Homo). Одни виды из группы вымерли уже давно, другие, как неандертальцы, – относительно недавно, примерно тридцать тысяч лет назад. Это группа видов, которая возникла в Африке, родственная задиристым шимпанзе с их жесткой иерархией и еще более близким родством связанная с бонобо – карликовыми шимпанзе, изящными, миролюбивыми, предпочитающими равноправие и совершенно неразборчивыми в половых связях. Группа видов, неоднократно выходившая из Африки осваивать новые миры и забравшаяся далеко: в конечном счете в Патагонию – и на Луну.