Читать книгу "Москва - Испания - Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес"

1

Мне исполнилось 14 лет, когда в СССР началось бурное развитие радиолюбительства. Это увлечение охватывало людей разного возраста и разных профессий. Пожилой бухгалтер, почтенный отец семейства, после трудового дня с увлечением собирал в радиокружке детекторный приемник, страстно защищая особенности своей конструкции перед серьезнейшим оппонентом – двенадцатилетним пионером.

С благодарностью вспоминаю нашего школьного учителя физики К. Ф. Розова, воспитавшего во мне интерес к радиолюбительству. Он умел в доступной форме объяснять многие сложные явления в радиотехнике и провел с нами не один вечер после занятий.

Самой сложной проблемой были радиодетали: сколько раз мне приходилось топать пешком от Маросейки до Даниловского рынка (это из школы домой примерно 5–6 км), чтобы на эти сэкономленные трамвайные деньги купить на Петровке, в магазине ловкого радиодельца Шаурова, кристалл галенита для детектора. Но чтобы доделать детекторный приемник, нужно было достать телефонный наушник. Эту покупку мог себе позволить только очень состоятельный человек, ибо пара радионаушников в магазине Шаурова (да и в государственной «Радиопередаче») стоила примерно как корова. Даже за несколько лет хождения пешком я не смог бы накопить на наушники. Эта проблема стояла не только передо мной. Единственным источником снабжения незаможных[42] радиолюбителей телефонными трубками служили телефоны-автоматы. Недаром досужие куплетисты того времени пели: «Стали наши жители радиолюбители, – без ножа зарезали, телефон отрезали!» Не помогали ни цепи, которыми телефонные трубки автоматов приковывались к стене, ни усиленная охрана помещений с телефонами – радиолюбители шли на все, но трубки добывали. В конце концов трубка оказалась и у меня – это стоило мне всего нескольких минут страха. Зато когда в собственноручно изготовленном приемнике я впервые услышал голос диктора радиостанции имени Коминтерна, выбор был сделан окончательно и бесповоротно: никакой другой специальности, кроме радиотехники, для меня уже не существовало.

Нужны были радиодетали: провода, конденсаторы и прочее, – и чтобы заработать денег на них, после занятий я аккомпанирую в школе на рояле бальные танцы (тут мои клиенты – старшеклассники эксплуатировали меня нещадно: за пять часов почти непрерывной игры я получал пятьдесят копеек). Иногда рисовал на Ильинском бульваре портреты случайных клиентов по двадцать копеек штука. Правда, этот бизнес однажды кончился для меня плачевно: рисуя очередной портрет, вдруг чувствую, что чья-то знакомая рука поднимает меня за уши, оборачиваюсь – отец. Досталось мне крепко, но на конденсатор переменной емкости заработать на портретах все же удалось.

Тогдашняя система образования предусматривала после окончания «общего» семилетнего образования последующее двухлетнее обучение на так называемых «спецкурсах», где, наряду с общеобразовательными предметами по курсу девятилетки, преподавали и трудовые специальности.

По окончании в 1925 году школы-семилетки, я поступил на спецкурсы связи – несмотря на то что на занятия приходилось ехать на трамвае чуть ли не через весь город. Тайком от родителей и безо всякого оформления, я ходил по утрам, до школы, работать к частному хозяину, в одну липовую мыловаренную артель, где с 8 до 12 часов, за 50 копеек в день, заворачивал в этикетки туалетное мыло. Ничего, что брюки с бахромой, что ботинки просят каши и что рубашка в заплатах, – зато я смог купить радиолампу-«микрушку» и даже репродуктор-«лилипут»[43].

На домашнюю учебу времени оставалось совсем мало, преимущественно с 8 до 11 вечера, после 11 надо слушать дальние радиостанции. Наконец, школа окончена. Получил свидетельство об окончании средней школы (девятилетки) и квалификацию телеграфиста по аппаратам «Клопфер» и «Юз». Надо сказать, что знания на спецкурсах мы получили весьма основательные: прилично изучили элементарную электротехнику, принимали на слух и передавали на ключе по азбуке Морзе до 100 знаков в минуту.

В общем мы могли смело пополнить собой многочисленные ряды безработных подростков на бирже труда в Рахмановском переулке (так называемый «Рахмановский траст»), что и сделали немедленно по окончании школы.

Для современной молодежи само слово безработица звучит совершенно отвлеченно, как бы взятым напрокат из газетной рубрики «Зарубежная жизнь». Для моего и более старших поколений безработица было реальным фактом. Громадный двор биржи труда, где безо всяких надежд на получение какой-либо работы слонялись сотни и сотни здоровых и не очень здоровых людей, живущих либо на скудное (рублей 15 в месяц) пособие по безработице, либо отрывающих от своих детей и ближних часть зарплаты работающего члена семьи. Надо было видеть, что творилось, когда на дворе биржи появлялся экспедитор с железной дороги, чтобы взять на срочную разгрузку вагонов несколько десятков человек: никакими силами невозможно было навести хоть какое-либо подобие порядка. Люди, озверев, давили друг друга, лишь бы попасть в бригаду счастливчиков, получивших на пару дней тяжелую физическую работу.

Зачастую после такого набора «скорая помощь» забирала почти такое же количество людей, пострадавших в свалке. Для молодежи положение было и вовсе безвыходным: шансов на получение работы у нас совсем не было. Участвовать в свалках мы не могли, да нас и не взяли бы грузчиками, но и мозолить своим унылым видом глаза родным дома тоже не хотелось, вот мы и ходили на эту проклятую биржу со слабой надеждой на какую-нибудь счастливую сверхслучайность. В первую очередь на работу направляли членов профсоюза (их на бирже труда было множество). Получался порочный круг: членами профсоюза мы быть не могли, потому что до этого нигде по найму не работали, а на работу нас не направляли, потому что мы не были членами профсоюза. Была, правда, так называемая «броня подростков» (то есть на работу в качестве учеников брали вне очереди некоторый процент подростков), но она была ничтожно мала и распределялась по каким-то особым каналам, поэтому рассчитывать на нее не приходилось.

Лично меня выручило умение рисовать. Как-то, сидя во дворе биржи труда, я от нечего делать вспомнил старую работу (которой уже сейчас заниматься нельзя было, ибо милиция безжалостно гоняла с бульваров всех таких «холодных художников»[44]) и принялся рисовать портрет одного знакомого по бирже. Кругом собрались любопытные, и один из них, оказавшийся работником групкома пищевиков, увидав, что портрет получился весьма похожим на оригинал, попросил меня помочь оформить стенгазету в групкоме, за что отблагодарил несколькими талонами на обед в столовой. Стал я в этот групком захаживать уже на правах внештатного художника, рисовать плакаты, писать лозунги. Нашлись там добрые люди и помогли мне устроиться учеником в одно мелкое пищевое предприятие (где контроль за наймом рабочей силы был не так строг, как на крупных предприятиях). Зарплата конечно была небольшая, 30 рублей в месяц, но самое важное, что учеников принимали в профсоюз. Вскоре я был из этого предприятия уволен по «сокращению штатов», но как член профсоюза, да еще и имеющий квалификацию связиста, я попал уже на более «аристократическую» биржу труда работников связи на Каланчевской (ныне Комсомольской) площади. (Нечленов профсоюза, хотя бы и имеющих рабочие специальности, записывали только на биржу труда чернорабочих в Рахмановском переулке.)