Читать книгу "Короткие встречи с великими - Юрий Федосюк"

Прибыв с каверинской анкетой и автобиографией на службу, я пошел с докладом к A.B. Караганову – первому заместителю нашего председателя. Он при мне начал внимательно читать анкету, я сидел напротив. Когда Караганов увидел, что подлинная фамилия писателя Зильбер, он удивлённо вскинул брови. Второй раз он выразил на лице неудовольствие, узнав, что какой-то из братьев Каверина репрессирован или был репрессирован. Окончив чтение, Караганов твёрдо заявил мне: «Не пойдёт», что означало: «Не поедет».

Я был обескуражен: только что так любезно был принят писателем, обнадёжил его, съел столь ценный по голодному послевоенному времени обед, и всё это пошло вхолостую: заграница для него закрыта! Более того, по традициям того времени (да только ли того?) об этом запрещалось даже оповещать «невыездного»: пусть остается в неведении, сама жизнь покажет, что в поездке ему отказано.

Я же со всеми своими интеллигентными разговорами сказался никчемушным посыльным, отнявшим у писателя время и сожравшим обед. Даже извиниться перед ним не имел права!

На одно лишь надеялся: такой тонкий психолог и знаток жизни, как Каверин, отлично разбирался, что к чему. Меньше всего в отсутствии разрешения на поездку он мог винить мою скромную персону.

«Ездить» он начал только после 1956 года.

Иван Козловский

И.С. Козловский

Я познакомился с ним осенью 1946 года в Вене[16]. Зашёл по делу к пианисту Якову Флиеру, члену делегации ВОКСа, в которую входил и я, в его номер в гостинице «Гранд-отель» на Ринге (одна из центральных улиц в Вене). Вдруг в номер вторглась высокая, вальяжная фигура знаменитого тенора, кумира тогдашних меломанов. Начались рукопожатия, объятия, возгласы: «Яшенька!», «Ванечка!» Я и не знал, что оба музыканта были так коротко знакомы.

Козловский приехал в Вену из Дрездена, где выступал с концертами. В Вене он был ангажирован для участия в опере «Богема» в партии Рудольфа.

Певец стал горячо рассказывать о богатых впечатлениях от поездки. То было едва ли не первое его заграничное путешествие.

– Главное, Яша, – твердил Козловский, – не заграничное барахло, за которым так жадно наши гоняются, – тут он презрительно провел руками по элегантному костюму, в который был облачён, – а впечатления, пейзажи, города. Правда, Яша?

Яша охотно согласился. Тенор поведал, что у него и за границей оказалось немало поклонников.

– И поклонниц, наверное, тоже? – ввернул Флиер.

– И поклонниц немало.

– Но всё же такого числа поклонниц, как у тебя, в нашей стране не было и нет ни у кого. Признайся, Ваня, небось, ты немало ими и попользовался?

Козловский покосился на меня и пробормотал что-то невразумительное. Из этого я понял, что вопрос Флиера попал в точку.

Советская делегация в Вене на могиле Бетховена. Третий слева – И.С. Козловский, правее его жена Г. Сергеева и Я. Флиер

Певец как бы неофициально примкнул к нашей делегации. Вместе с нами он посетил кладбище советских воинов, могилы Бетховена и Шуберта. Сохранились фотоснимки. Побывали мы и в одном популярном венском кабаре.

Женой Козловского в то время была киноактриса Галина Сергеева, популярная по картинам «Пышка» и «Сильва». Если сам тенор был человеком открытым и контактным, то Сергеева неохотно отвечала даже на самые простые, деловые вопросы, с лица её не сходила какая-то беспричинная злость, портившая черты этой хорошенькой женщины.

Крепкий, нестарый ещё Козловский смешил меня усиленной заботой о своём здоровье. На венское кладбище мы поехали в холодную дождливую погоду. Певец заботливо поправлял на шее толстый шерстяной шарф, отказывался отвечать на вопросы, показывая на своё горло. Он страшно боялся повредить голос.

Затем, в СССР, я часто видел его на различных мероприятиях ВОКСа. Человек крайне общительный, ценящий внимание, он бывал всюду и везде. Жизнелюб и бонвиван, галантный женолюб, он был подчёркнуто внимателен к женщинам, непременно целовал им ручки, лихо, но недолго (не простудиться бы!) по-старомодному вальсировал. Кажется, не было человека из мира искусств, особенно женщины, с кем он не был бы знаком.

В дни 50-летия Художественного театра к нам в ВОКС приехали мхатовцы, сюда же явился Козловский. Увидев тогда ещё нестарую, грациозную Степанову, он согнулся перед ней в глубочайшем поклоне и стал целовать ей ручки: «Ангелиночка, ангел ты мой!» – «Уймись, уймись, Ваня», – кокетливо отвечала актриса.

На юбилейном капустнике во МХАТе он возглавил торжественный полонез (не помню, с кем в паре), прошедший по центральному проходу к сцене. Одним из запомнившихся номеров вечера был такой: к важно восседавшей в кресле Книппер-Чеховой подбежали Козловский и Лемешев, стали перед ней на одно колено и запели дуэтом: «Я люблю вас, я люблю вас, Ольга!» – далее слова были изменены сообразно юбилею. Старушка жеманно смеялась и театрально отмахивалась от обоих «поклонников».

Когда официальная часть пышных ВОКСовских приёмов подходила к концу и гости хмелели, начиналось нечто вроде самодеятельности. Непременным номером этих стихийно возникавших капустников был дуэт Козловского и… художника Кончаловского – романс «Сомнение» Глинки. Спелись они дивно, хорошо звучал не только тенор Козловского, но и глуховатый бас Кончаловского, человека очень музыкального. Бурные аплодисменты венчали этот номер.

Однажды по окончании дуэта некоторые стали кричать: «Сурикову, Сурикову на сцену!» Сурикова, дочь великого художника и жена Кончаловского, полноватая седая женщина, сидела слева от сцены и улыбалась. Вероятно, в тесном кругу она тоже что-то пела или играла. Козловский театральным жестом приглашал её выйти к роялю, но женщина отклонила все настояния.

В ноябре 1956 года, на праздничном приёме в гостинице «Советская» я столкнулся с Козловским лицом к лицу, он пожал мне руку и сказал: «Давно вас не видел, вы всё ещё здесь? Я-то думал, что вы уже давно по научной линии пошли». Замечание больно укололо меня: я и сам чувствовал, что перерос ВОКСовскую деятельность, и помышлял переменить место и род работы. Но откуда Козловский решил, что мне надо заняться научной деятельностью? Ведь он никогда со мною подолгу и не говорил. Фраза Козловского подлила масла в огонь – вскоре я ушёл в журналистику.

Теперь, до самого последнего времени, когда я ненароком встречаюсь где-либо с некогда знаменитым певцом, лицо его озаряется доброй улыбкой. Знаю почему: не сам я его радую, а тем, что напоминаю уже далёкое прошлое с его радостями, с зенитом успеха.