Читать книгу "Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914-1919 - Николай Реден"

Ступая рядом, мы шли твердой походкой, не глядя по сторонам и не разговаривая друг с другом. Прежде чем миновали квартал, стало ясно, что часть толпы нас преследует. Ругаясь и науськивая друг друга, преследователи догоняли нас. Когда мы дошли до угла второго квартала, они были уже так близко, что каждую секунду я ожидал удара ножом в спину.

Внезапно воздух пронзила пулеметная очередь — пулемет бил вдоль перекрестной улицы. Это дало нам шанс оторваться от толпы: мы побежали. Люди позади нас ругались и потрясали кулаками, но остались на противоположной стороне улицы. Позже мы узнали, что другие курсанты были менее удачливыми: некоторые из них подверглись нападениям и получили значительные ранения.

Пока что мы находились в безопасности. Когда прошли десяток кварталов, стали оглядываться: часто попадались группы солдат с ружьями в руках и патронташами через плечо, но на нас никакого внимания они не обращали. Когда мы проходили мимо университета, то увидели сотни вооруженных до зубов студентов, едущих куда-то на больших грузовиках. Далее мы подошли к полицейскому участку. Здание полыхало языками пламени, но тушить пожар никто не пытался. Соседние улицы заполнились торжествующими толпами. На тротуаре горел костер из полицейских папок, а женщина в состоянии крайнего возбуждения, со сдвинутой на одно ухо шляпой, орудовала своим зонтиком, как кочергой. Люди ликовали, триумф был написан на каждом лице.

Утомленный, изнуренный избытком впечатлений, чувствующий себя чужим среди всеобщего ликования, я наконец добрался до дома. Мать с сестрами Ириной и Верой встретили меня у двери. Поговорив с ними несколько минут, я узнал, что отец в кабинете, и пошел к нему.

В противоположность шуму на улицах, в комнате было очень тихо. Занавески на окнах были наполовину задернуты, в полутьме крупная мебель выглядела еще более массивной. Отец предложил мне сигарету и спросил, что произошло в училище.

Отвечая на вопросы, я не переставал удивляться серьезности отца. Раньше он отличался необыкновенной веселостью; у отца был дар замечать смешное в самых сложных обстоятельствах. Все любили его за неистощимое чувство юмора. Я никогда не видел его другим, и внезапная перемена в нем заставила сжаться сердце.

Когда я закончил свой рассказ, отец поднялся и, сцепив пальцы рук за спиной, стал не отрываясь смотреть в окно.

— Да, адмирал, похоже, что России, которую мы с тобой знали и любили, больше не существует, — проговорил он. — Нам с тобой придется меняться и меняться. Боюсь, большая часть наших усилий пропадет зря. Возможно, в конечном счете все образуется, но впереди много разочарований и страданий. Помни, нам потребуется все наше терпение и самообладание!

Отец повернулся, и я в первый и последний раз увидел слезы в его глазах.

Глава 7

События, потрясавшие своей значительностью, быстро следовали одно за другим: восстание в Петрограде, образование Временного комитета Думы, отречение царя, создание первого Временного правительства, официальное признание союзников. Пока происходили эти события, их реальную значимость было невозможно оценить, но быстрота, с которой они сменялись, порождала новую надежду.

Подавляющее большинство россиян не особенно опасались будущего, поскольку определенные факты мешали оценить подлинные масштабы опасности. Несостоятельность, которую обнаружил старый режим в последние годы, оставила столь глубокий след в памяти большинства населения, что, казалось, любая перемена станет благом. Находились люди, для которых Россия после отречения царя и краха традиционной монархии утратила всякий смысл, но их было так мало, что они не оказывали сколько-нибудь существенного влияния на общие настроения. Большинство россиян стали привыкать к мысли, что перемены неизбежны, и это пассивное восприятие революции объясняет поразительно малое число ее жертв. Лишь две вспышки насилия повлекли серьезные потери.

Одна из них связана с уничтожением полиции Петрограда. Полицейские с пулеметами были размещены в стратегических пунктах города для рассеивания толп. Лишенные связи с руководящим центром, не способные контролировать положение и предоставленные самим себе, они оставались на своих постах до конца. Когда у полицейских кончились боеприпасы, они подверглись нападению толп. Их вытаскивали на улицы и забивали до смерти. Не пощадили и тех сотрудников полиции, которые находились в отпуске и не участвовали в уличных боях. Достаточно было доноса недоброжелательного соседа, чтобы возбудить ярость толпы и обречь полицейского на гибель.

Другой вспышкой насилия была расправа над морскими офицерами на кораблях Балтийского флота. Объяснить ее еще труднее. Возможно, это была реакция на строгую дисциплину, устанавливаемую в связи с постоянной бдительностью перед превосходящими силами германского флота. Возможно также, это был результат продолжительного бездействия крупных боевых кораблей, вызванного обстоятельствами. Как бы то ни было, с поступлением на флот вестей о революции здесь произошло несколько ужасных сцен.

Толпы матросов и штатских нападали на офицеров в их каютах или на улицах Гельсингфорса (прежнее название финской столицы Хельсинки. — Примеч. пер.) и Кронштадта. Офицеров избивали, расстреливали, кололи штыками и оставляли умирать на улице в пургу от потери крови. Насильники с воплями и руганью топили тяжелораненых людей в прорубях. Члены семей офицеров и их друзья, опрометчиво пытавшиеся спасти дорогих им людей или вытребовать их изуродованные тела, сами становились жертвами насилия. Безумная жажда крови вихрем пронеслась по флоту.

Свирепость, проявленная матросами, стала погребальным звоном по русскому флоту в Балтийском море. Хотя официально флот продолжал действовать и после революции, моральный дух его личного состава был основательно подорван. Офицеры не могли забыть ужасные мартовские ночи, а ощущение матросами своей вины создало невидимый барьер между сторонами и похоронило надежду на достижение взаимопонимания.

Но сколь бы ни были ужасными эти вспышки насилия, они затронули лишь небольшое число людей. В зоне боевых действий, в тылу, в большинстве городов и селений России мартовская революция отнюдь не сопровождалась насилием — она оставила мало шрамов в сердцах и душах. Легкость, с которой победила революция, внушила многим людям ложное чувство безопасности. Их дезориентации послужило и еще одно обстоятельство: за одним исключением все посты в первом кабинете министров заняли представители либеральных партий. Новые министры мыслили в категориях западной демократии и избранного народом конституционного правительства. Наиболее выдающиеся из них — министр иностранных дел Милюков и военный министр Гучков — были лицом правительства. Милюков представлял собой патриота, блестящего историка, эксперта по международному праву, либерального лидера Думы, где он последовательно защищал права национальных меньшинств. Гучков хорошо зарекомендовал себя в качестве представителя Красного Креста во время Русско-японской войны, проявил большую активность в военно-индустриальном комитете в ходе мировой войны и внес большой вклад в разоблачение бездарной роли военного министерства.