Читать книгу "Итальянская любовь Максима Горького - Екатерина Барсова"

Я кивнула в знак того, что все прекрасно поняла. Подошла к нему ближе, наклонилась.

— Макс, ты всегда можешь на меня рассчитывать, — сказала я шепотом.

— Даша! Кажется, я в западне. — В глазах стояла тоска. — Я не хотел возвращаться. Но на меня все так давили. И Максим… настаивал, и я… Я боялся, — выдавил он с некоторым усилием.

И здесь мне стало страшно. Максим Горький никогда и ничего не боялся, более того, я знала его как одного из самых смелых людей в своей жизни. И это были не пустые слова или поза. Он и был таким. Ужасные испытания, выпавшие на его долю в детстве и юности, способствовали формированию твердого характера, научили стойкости. Он относился к жизни философски, и это помогало ему. А здесь он боялся… И я каким-то внутренним чутьем поняла, что он боялся не за себя, а за свою семью: за все тех, кто был в Москве, за тех, кто невольно стал заложником. И это были все люди, так или иначе связанные с ним…

Вера читала письмо, затаив дыхание. Только подумать: ее прабабушка была знакома с самим Максимом Горьким! Была его другом… Боже мой! Какая биография! Но кому было адресовано это письмо и почему оно не отправлено? Надо расспросить мать, только аккуратно! Но о письме Вера говорить не станет. Это ее тайна.

Ночь выдалась беспокойной. Вера забыла занавесить окно, и в комнату светила луна. Кровать была старой, Вера спала на ней еще в детстве, неудобной, с панцирной сеткой и металлическими набалдашниками. Вера проваливалась как в гамаке, вдобавок посреди ночи ее разбудил лунный свет. Неожиданно Вера услышала скрип половиц, будто кто-то осторожно идет.

«Да что это у меня, слуховые галлюцинации разыгрались, что ли?» — подумала она. Встала, зажгла свет и, надев халат, вышла на кухню, потом — на террасу. В доме никого не было, но Вере почудилось, что в кустах что-то шевелится.

«Наверное, кот какой-нибудь приблудный зашел к нам на участок, — успокоила она себя. — Забежал сюда — вот и источник странных звуков».

Она еще раз проверила окна, заперла дверь на засов и, раздевшись, легла в кровать, вспоминая старое зеркало и свой странный образ в нем.

Мать, к счастью, была дома. Вера немедленно приступила к ней с расспросами:

— Мам! Ты сейчас свободна или как?

— Или как, — меланхолично откликнулась мать. Она сидела, склонившись над телефонной книжкой, и скользила пальцем по листам.

— Десять минут мне уделишь?

— Что-то случилось?

Халат с переливающимися павлинами так и резал глаза.

— Нет, все нормально, — бодро сказала Вера. Она знала, что мать сразу впадает в панику при неприятных известиях.

— Ну слава богу, — с шумом выдохнула та. — Как Паша? Звонил тебе?

— Мы общаемся по скайпу и переписываемся в вайбере.

— Все эти новомодные штучки, — брезгливо поморщилась мать. — Весь этот Вавилон.

— Никуда не денешься, мам. Технический прогресс не остановить.

— Если бы люди думали не только о технике, но и о душе, о прекрасном, об артистах, которые оказались выброшенными на обочину… — Лицо мамы исказила гримаса, и Вера испугалась, что она вот-вот заплачет.

— Мама! Не надо! — Она взяла ее руки в свои. И поразилась: какие у матери сухие и горячие ладони.

— Верусь, прости! — неожиданно кротко проговорила мать. — Так что ты хотела?

— Я была на даче.

— Как там?

— Ужас! Все заросло. Просто джунгли!

— Надо приводить участок в порядок. Нанимать кого-то. Но эти ужасные гастарбайтеры так сейчас дорого берут. Они сколачивают бригады и работают только над крупными объектами: коттеджами, пафосными домами олигархов. Возьмутся ли они за нашу траву?

— Скорее всего — нет, — вздохнула Вера, — придется все делать самим.

Мать молча смотрела на Веру, склонив голову.

В молодости она была потрясающе красива, но сейчас от былой красоты мало что осталось. Хотя она старается следить за собой. Все время сидит на диете, хотя любит поесть, но ради сцены готова на жертвы. Только изредка позволяет себе мороженое или пирожные с кремом. Или кусочек торта.

— Мам… — Вера долго не решалась начать разговор. — Мама, я хочу тебя спросить о прабабушке.

— Дарье Андреевне?

— Да.

— Но что я могу знать о ней? — с некоторым раздражением ответила мать. — Когда она умерла, мне было девять лет. Она была красивая, имела хорошее образование, была в Европе, превосходно знала четыре языка. Французский, английский, немецкий и итальянский. Ну и русский, разумеется… Родом она была из Литвы и говорила по-русски с акцентом. От которого так и не избавилась.

— Она была знакома с Максимом Горьким?

— С Горьким? Может быть. У нее была интересная биография, жаль, что, когда она умерла, я была слишком маленькой. А бабушка никогда ничего не рассказывала. Боялась, наверное. Время было такое, неспокойное. А теперь и спросить некого. — Мать вздохнула.

— У нас есть фотографии Дарьи Андреевны?

— Где-то был альбом. Тебе это срочно надо?

Вера решительно ответила:

— Да.

— Странно. Столько лет все лежало. А сейчас понадобилось. То какой-то фонд, где жулики сидят, то фотографии старые… Зачем они тебе нужны?

— Сейчас организации разные созданы, где призы разыгрываются среди тех, кто принесет фотографии своих бабушек и прабабушек, — принялась фантазировать Вера. — И разве неинтересно знать, кто был у тебя в роду?

Мать молчала.

— Прабабушка ведь хорошо рисовала? — полуутвердительно, полувопросительно проговорила Вера, протягивая матери рисунок — задорная, маленькая девочка стоит около березы в панамке и смеется.

Мать взяла рисунок и как завороженная принялась его рассматривать.

— Боже мой! — выдохнула она. — Это же я! Целая жизнь прошла…

Неожиданно она заплакала.

— Я помню, как маленькой еще мечтала о сцене… О том, что у меня будет большая семья — трое детей — и как мы будем обедать и ужинать все вместе. Мы будем смеяться, обсуждать новости, беседовать, рассказывать о том, что с нами случилось за день… И где все это? Какая же жестокая штука жизнь!

Руки у матери дрожали.

— Бабушка Даша, какая она была хорошая. Но все время грустная…

— Ты говоришь, что она была из Литвы?

— Да, оттуда.

«А как же древний итальянский род?» — чуть было не сказала Вера, но вовремя осеклась. Неужели все-таки произошла ошибка?

— Там какое-то безумное смешение кровей: грузинской, польской, литовской, русской, — продолжала мать.

— Может, ты покажешь мне ее фотографии?