Читать книгу "Сталин и Гитлер - Ричард Овери"

Взгляды на мир прорисовались очень скоро. Их контуры закрепились на всю жизнь, хотя детали постоянно менялись. Гитлер считал, что он является свидетелем одного из периодов взлета мировой истории, вызванных Французской революцией и последовавшей за ней эрой раскрепощенного индивидуализма и экономического эгоизма. Разделение общества на классы отвечает интересам буржуазии, порождает классовую зависть и поклонение деньгам, отрезает рабочие классы от нации и способствует возникновению революционного интернационализма, угрожающего подорвать европейскую цивилизацию. Ключ к выживанию заключается в признании того, что исторический прогресс лежит не через классовую, а через расовую борьбу и что истинное понимание важности расы (или нации) является ключом к переходу от эпохи классов к провозвестию национальной революции55. В первую очередь должны быть сохранены расовые и культурно-социальные институты, рожденные расовыми сообществами. В этом состоит, по мнению Гитлера, центральная задача политики. Его радикальный национализм вышел далеко за пределы простого утверждения национальных интересов, общего для националистов всех видов. Гитлер хотел, чтобы нация представляла особый тип сообщества, не с классами, а «товарищами по расе», экономикой, управляемой во имя людей, общностью крови как основы для выражения преданности; некий конгломерат, охватываемый термином «национал-социализм», обязанный своим рождением в равной мере как австрийскому происхождению Гитлера, так и атмосфере радикального национализма в Германии56. Врагами, противостоявщими этим устремлениям, были главным образом евреи. В какой-то момент в конце войны Гитлер схватился за популярный антисемитский тезис, что евреи ответственны за поражение Германии: либо являясь марксистами, проповедующими идеологию социального распада, либо в качестве капиталистов, в руках которых сконцентрированы все нити мирового рынка, либо как биологический вызов, угрожающий чистоте крови. Евреи и еврейство стали для Гитлера исторической метафорой, объясняющей кризис в Германии57.

Его взгляды на политическую жизнь отличались цинизмом и носили манипулятивный характер. Толпа, движимая его риторикой, имела для него значение только в той мере, в какой она могла дать революционный импульс политическому движению. Герман Раушнинг вспоминал разговор с Гитлером о секрете его успеха у толпы: «Массы похожи на животных, которые подчиняются инстинктам. Они не способны делать выводы путем логических рассуждений… На массовом митинге мышление отключается»58. Гитлер рассматривал человеческие взаимоотношения как борьбу между отдельными личностями: «Господство всегда означает передачу более сильной воли к более слабой», что кроется, как он полагал, «где-то в природе физических или биологических процессов»59. Его расистские взгляды были исключительно узконаправленными, отвергающими любой человеческий материал, не прошедший отбор. «Все в мире, кто не принадлежит к хорошей расе, – писал он в «Mein Kampf», – отбросы»60. Презрение к большей части человечества смешалось в нем с глубокой ненавистью ко всем, кого он считал врагами. Лексикон Гитлера всегда был приправлен выражениями, отражающими абсолютное качество этой навязчивой злобы: «искоренить», «уничтожить», «разрушить». Любой, кто переходил ему дорогу, становился изгоем; как и у Сталина, у него была длинная мстительная память. В политике, как полагал Гитлер, других людей надо или совращать и подчинять, или же изгонять и уничтожать.

Таким был идейный багаж Гитлера в период, когда происходила его трансформация из радикал-националистического агитатора в главу государства, а затем – диктатора. Будучи зрелым политиком, он демонстрировал больший декорум и осознание своего авторитета, но взрывы ярости не прекращались. Он стал использовать их в качестве политического инструмента, продуманно включая и выключая его и зная, какое воздействие они оказывают во время переговоров, хотя у Гитлера продолжала сохраняться способность полностью отпускать контроль над собой, и это ему удавалось делать совершенно естественным образом. Иногда он демонстрировал величайшее напряжение всей своей нервной системы, что находило отражение в многочисленных медицинских состояниях, как реальных, так и показных61. Притом что он сам считал решительность большим достоинством политика, его часто наблюдали в состоянии нерешительности и явной неуверенности в себе. Он был в равной степени способным вдруг обрести уверенность и «железную решимость», нисходивших на него внезапно после череды дней пребывания в состоянии колебаний или вызванных импульсом энергии, но в обоих случаях становившихся явно зримыми в проявлении. Умение создавать впечатление, что он обладает необыкновенной способностью к интуитивному суждению, Гитлер использовал как один из методов укрепления своего образа германского мессии в глазах народа. В своем повседневном общении Гитлер играл на контрасте своей внешней заурядности и претензии на исключительную природу личности. Одеваясь скромно, но элегантно, Гитлер мог обезоружить своих гостей и посетителей очевидной и безмятежной заурядностью. За улыбчивым приветствием, а затем рукопожатием – «рука, протянутая прямо и несколько вниз» – следовало молчание, равно неожиданное, как и приводящее в замешательство. В этот момент Гитлер устремлял свой взгляд на визави, не сводя с него глаз, как будто пытаясь проникнуть в глубь его мыслей. Его взгляд мог оказывать гипнотическое воздействие, как в случае с кроликом, оказавшимся во власти змеи. По наблюдениям одного из его переводчиков, Гитлер упорно «удерживал взгляд на своей жертве, и те, кто выдерживал испытание, принимались, а те, кто терял присутствие духа или оставался равнодушным, отвергались62.

Разрыв между мессианскими претензиями диктатора и банальным характером его персоны со временем становился все шире. Гитлер, оказавшийся способным разорвать Версальский договор, возродить военную мощь Германии, объявить войну половине человечества и уничтожить миллионы людей, непостижимым образом отличался от того недалекого морализатора и мелкобуржуазного Гитлера, чьей любимой трапезой был ежедневный послеполуденный чай. Обычный Гитлер был суетливым и привередливым буржуа с ограниченными и безопасными художественными вкусами, соблюдавшим размеренный и аскетичный режим. И этот характер углубился еще больше во время войны. После 1933 года Гитлер вел образ жизни, подчиненный банальной рутине. Он ушел в еще большую изоляцию, и стиль его жизни стал привычным и тщательно, а порой и навязчиво, контролируемым. После самоубийства в 1931 году его племянницы Гели Раубаль, к которой он испытывал сильную привязанность, он стал избегать женщин. Отличие от более земного, грубого и общительного Сталина просто поразительное. Гитлер не был склонен к курению, Сталин курил всю жизнь. В обеих резиденциях Гитлера, канцелярии в Берлине и альпийской вилле в баварском городке Берхтесгаден были выделены две отдельные комнаты – для курящих и некурящих, предназначенные для послеобеденного отдыха. Никто не смел свободно курить в его присутствии. Он был почти что трезвенником (позволял себе выпить немного бренди с молоком, чтобы уснуть, и был замечен с бокалом шампанского в то утро, когда Япония напала на Соединенные Штаты в Перл-Харбор); во время еды он предпочитал минеральную воду, в остальное время любил выпить настой ромашки или настой цветков лайма63. Гитлер был вегетарианцем, ненавидевшим охоту на зверей; Сталин поглощал огромное количество мяса, пил вино и водку и, как говорили, находился в самом умиротворенном состоянии духа, когда держал в руке охотничье ружье или удочку64. Гитлер мог быть вежливым до подобострастия, джентльменом перед противоположным полом и ругался так редко, что его проклятия, которые он слал итальянцам за то, что они капитулировали перед союзниками в сентябре 1943 года, его секретарша продолжала вспоминать даже в послевоенных мемуарах65. Несмотря на то что Гитлер видел себя как художника, в одночасье превратившегося в политика, его вкусы никак нельзя было назвать богемными. Его любимой оперой, помимо Вагнера, была «Веселая вдова» Франца Легара; он наслаждался чтением историй о Диком Западе немецкого автора Карла Мея; среди художественных принадлежностей Гитлера, спрятанных в соляной шахте в 1945 году, была песня «Я капитан, плывущий в моей ванне»66.