Читать книгу "Тени Сталина - Владимир Логинов"

Из гостиницы «Будапешт» мы с Мартиной и профессором Соколовым поехали к дому на набережной. В семнадцатом подъезде поднялись на четвертый этаж, где в дверях открытой квартиры стоял сгорбленный старик с огромной, чуть ли не до пояса, седой бородой. Это и был мой дорогой Бичиго. Мы прошли в его комнату и сели за большой круглый стол. Я представил гостей, Бичиго помолчал, внимательно оглядев их здоровым глазом (другой у него почти закрылся), и спокойным властным голосом произнес:

— Я вас слушаю!

Мартина несколько волновалась, оттого ее русская речь строилась сбивчиво и неправильно, но разобрать и понять ее не составляло труда.

— Наша телекомпания снимать фильмы о выдающихся личности двадцатый век. Мы уже сделали четыре серии фильм про Гитлер, теперь хотим сделать точно так же про Сталин. На первый серия нам надо люди, кто знал Сталин лично конец тридцатых — начало сороковых годы. Владимир нам говорил, что вы встречались со Сталин этот период на дача, да?

— Не только встречался, но и за столом не один час сидел, — усмехнулся Бичиго. — Эта встреча уже описана в журнале «Шпион» номер один. Там есть эпизод, свидетельствующий о гениальной прозорливости Сталина. Дело было шестого мая сорокового года, ночью, когда Сталин приехал к нам на дачу с моим отцом и Датой Гаситашвили, работавшим полвека назад в подмастерьях у его отца. Этот восьмидесятилетний Дата когда-то таскал на своих плечах маленького Coco, и вот Сталин вспомнил о нем и пригласил его к себе в гости. Был очень веселый разговор, время было за полночь, и Сталин обратил внимание на то, что моя мачеха-немка была очень грустна. И когда он спросил, в чем дело, отец мой пояснил, что ее дочь от первого брака уехала учиться в Германию, вышла там замуж за еврея. Когда пришел к власти Гитлер, они бежали в США и сейчас там живут. Теперь Лилия Германовна боится, что мы станем воевать с Америкой. Вот тогда Сталин и сказал, что мы будем воевать с Германией, хотя у нас с ней договор о ненападении, а Англия и Америка будут нашими союзниками!..

— Но Сталин в сорок первый год оказался готов к войне нет? — усмехнулась Мартина.

— Но мы же были миролюбивым государством, а не милитаристским! — парировал Бичиго. — Ни одно миролюбивое государство никогда не бывает готово к войне, ибо вся его промышленность работает на мирное строительство. Необходимо время на перепрофилирование и перестройку промышленных предприятий на выпуск военной продукции. Еще раз повторяю прописную истину: к войне бывает готово только милитаристское государство.

Мартина растерялась: Бичиго был прав. Ей ничего не оставалось делать, как пустить в ход излюбленный Западом штамп:

— Но миллионы репрессированных и расстрелянных перед войной. В том числе и крупных военачальников Красной Армии. Как это понимать?

— Во-первых, ваша цифра расстрелянных, мягко говоря, очень сильно преувеличена. Ни о каких миллионах не может быть и речи. И каждую конкретную фамилию надо конкретно и рассматривать. По документам. А что касается военных, то вы себе представить не можете, какая шла борьба в этой среде и сколько военачальников стремились влезть на место наркома обороны. Они топили друг друга. Возьмем, к примеру, Тухачевского. Какой это максималист! Как он кичился своей образованностью и как рвался к власти! Один только эпизод, свидетелем которого лично были Власик с женой. Как-то они выпивали за полночь, и сильно пьяный маршал Тухачевский встал, положил на наган руку и заорал: «Если я через год не стану наркомом обороны СССР, я, друзья-товарищи, сам застрелюсь вот из этого нагана!» Этих воспоминаний четы Власик вполне достаточно, чтобы понять, что он был за человек. А во-вторых, не забывайте, что шла классовая борьба. Половина чиновников, начальников и прочих служащих были у нас обижены властью. Их дома и имущество конфисковали. Вот у вас отнимут дом, не затаите ли вы обиду на тех, кто это сделал? Однозначно. Вот в этой среде и был рассадник антисоветчины, вот этих-то и репрессировали. Классовая борьба, понимаете ли?

— Мартина, — не выдержал я, взглянув на Бичиго. — Я в прошлом физик, поэтому давайте договоримся так. Мы сейчас ведем разговор в строгой системе координат, в контексте определенного исторического времени. Мы говорим о государстве, высшей ценностью которого была не жизнь одного конкретно взятого индивидуума, а идея социальной справедливости для большинства людей. И в той системе координат каждый человек рассматривался винтиком огромной государственной машины, работавшей на эту идею. Большим или маленьким винтиком — не важно. Главным винтом и двигателем этой машины был Сталин. Вот и давайте рассуждать в этой плоскости, а не апеллировать к ценностям и системам отсчета других общественно-политических систем, не смешивать диктатуру и демократию, не скатываться на оценочные крайности тоталитаризма.

— Но как это понимать? — сделала круглые глаза англичанка. — Расстрелять, расстрелять, расстрелять!.. Это варварство!

— Это, извините, азиатский менталитет России, — разозлился я. — У вас, в Англии, положим, за заговор военных вокруг поста министра обороны заговорщиков бы просто отправили в отставку. У нас за это тогда расстреливали. Вот, к примеру, недавно показали по телевидению публичную казнь в Чечне, и наши «демократы» называют это средневековьем. А весь Кавказ, откуда я недавно вернулся, в один голос одобряет: «Правильно!» Причем люди разных национальностей Кавказского региона и разного должностного положения и образования. Это менталитет горцев. То же самое и в Китае, где об отмене смертной казни не может быть и речи и где расстреливают ежедневно по двенадцать преступников. Это Азия. А Россия наполовину азиатская страна. Наша психология — это наша, а не английская или американская, где тоже не все так гуманно, как вам и им самим кажется. И некоторые вещи, что воспринимаются у вас спокойно, нам кажутся дикостью. К примеру, то же ростовщичество, которое не только в демократические, но ни в какие христианские рамки не лезет. А у вас это норма!..

— Хорошо, Владимир, я немножко понимаю, — кивнула головой Мартина и взглянула на Георгия Александровича: — А скажите, из вашей семьи кто-нибудь был репрессирован?

— Меня самого арестовывали, и я в Бутырке сидел, — сурово проговорил Бичиго. — Выждав неделю, мой отец пришел к Сталину и сказал: «Coco, моего сына посадили, и я не знаю за что. Я пришел просить за него, при условии, если он в чем-то виноват, тогда расстреляйте и меня, потому что я его таким воспитал и по этой причине не достоин не только работать у тебя, но и жить, а если не виноват — разберись…» И меня тут же выпустили, после звонка Сталина Френовскому — адмиралу, заместителю министра внутренних дел. Так что тех, за кого хлопотали и кто был арестован ни за что, не только не репрессировали, но возвращали на прежнее место работы и нередко повышали по службе. Потому что было много клеветы и наговоров, была классовая борьба, как я уже говорил. А вот когда взяли жену Молотова Полину Жемчужину за ее связь с израильским послом Голдой Меир, второй человек в государстве Вячеслав Михайлович не пошел к Сталину и не хлопотал за нее, потому что она действительно была виновата. Тех, за кого хлопотали, зная, что они невиновны, отпускали…