Читать книгу "Ветры земные. Книга 1. Сын заката - Оксана Демченко"

Мотылек на ладони вздрагивает и замирает. Крылья трепещут все слабее. Зато связь сделалась прочна, и Ноттэ позволил себе ругаться вместе с Бэто! Он азартно размахивал пустой рукой, лишенной ощущения крыльев. Именно эта ладонь, прямая, как жестяной флюгер, годилась для указания направления, она настойчиво требовала спешить, весомо складывалась в кулак, обещала вбить нерасторопным ум если не в голову, то куда придется, но поглубже и понадежнее.

Наконец, нэрриха ощутил близость цели, решился разлепить веки и вернуть себе зрение. На раскрытой ладони не было мотылька, но далеко впереди Ноттэ увидел неяркий трепещущий блик – и почти сразу угадал покатость дубового бока, скрепленного обручами… Третий раз за безумный, нескончаемый день, нэрриха прыгнул за борт. Сиганул без разбега и расчета в вязкую смоляную воду! Побежал по дорожке фонарных бликов все дальше, в смоляную ночь. Первый раз за все время – не считая шаги. Ржавая, холодная поверхность казалась лезвием, она жгла босые стопы, резала их нещадно, если верить боли. Но – держала, вопреки здравому смыслу и опыту. Бездна моря пружинила, прогибалась и снова выбрасывала нэрриха вверх – шаг за шагом, снова и снова… словно под дорожкой из бликов появилась основа – может, та самая веревка, брошенная капитаном Вико, не пожалевшим жизни?

Когда до цели остался всего-то один прыжок, опора исчезла. Ноттэ рухнул в черное кружево взбитой падением пены, погрузился с головой, вынырнул, отплевываясь. В несколько гребков достиг бочонка – низко осевшего, тяжелого от просочившейся внутрь воды. Стенку удалось проломить одним ударом, вторым – расширить дыру и по пояс занырнуть в свой извечный сонный кошмар без надежды и света… На сей раз дощатый мирок с хрустом раздался, уступил напору плеч и локтей. Утратившие хватку обручи – стражи кошмара – канули в пучину моря, навсегда…

Руки нащупали тело – безвольное, маленькое. Рванули вверх. Снова пришлось всплывать и отплевываться, шипеть сквозь стиснутые зубы, терпеть боль: ноги свела судорога. Небывалое для нэрриха дело – полное, окончательное утомление… Но борт «Гарды» приближался. И хватило упрямства, чтобы вцепиться в брошенный канат, держаться, терпеть… Тьма обступала сознание, свет многих фонарей не создавал в ней самой малой щели. Тишина обморока наваливалась…

– Вино грейте, олухи! Да не стойте, одеяла сюда! Отрыжка береговая, крысы бесхвостые, шевелитесь!

Суетился и причитал, конечно же, помощник капитана. Он паниковал, бессознательно повторяя тон и любимые присказки пожилого Вико. В исполнении ломающегося мальчишеского голоса угрозы звучали смешно, но люди подчинялись. Ноттэ слышал все внятнее крики, топот ног. Он возвращался из небытия и понимал, как приятен путь в жизнь.

Ему растирали ноги, его держали под спину, пытались напоить, хлопали по щекам, окликали по имени и ругали смачно, со знанием дела – то есть совершали все, что обычно делать в отношении нэрриха не принято. Чернота схлынула, последняя льдинка озноба растворилась в горячем вине. Ноттэ вздохнул и сел почти самостоятельно. Осмотрелся, щурясь и встряхивая головой. Из правого уха вода вытекла, вернув слух. В левом еще отзывалась болезненной глухотой.

– Жива? – выговорил нэрриха.

Его без слов повернули, в несколько рук указали – гляди. Ноттэ как-то сразу забыл об усталости, повел плечами, сел удобнее. Принял новую кружку с вином и опорожнил крупными глотками.

– Жаль, нельзя убить чернобородого еще разок, – раздумчиво посетовал нэрриха, отдал пустую кружку и кивнул: – Спасибо. Мне уже хватит, я быстро восстанавливаюсь.

Отнятая у моря плясунья оказалась ребенком лет двенадцати-тринадцати. Синевато-бледная, тощая, в залатанном убогом платье. Бэто держал хрупкое тело, уложив животом на колено, опустив плечи к самой палубе. Похлопывал по спине, бессознательно приговаривал капитанские ворчалки: «Бегом, и чтобы пятками гвозди забивала!» или «А кого это работа не греет?».

– Никак не прокашляется, легкие полны, – пожаловался Бэто, вздрогнул от прикосновения к плечу и глянул на нэрриха с надеждой: вдруг и теперь поможет?

Костлявая спина, облепленная мокрой тканью, напряглась, и девочка наконец-то стала мучительно кашлять, избавляясь от морской воды. Похожие на зачатки крыльев лопатки вздрагивали, и казалось, что они могут прорезать ткань – так остро выпирают.

Ноттэ осторожно улыбнулся, поверив, что худшее позади. Принял у одного из моряков плащ, укутался. Вспомнил важное и снова осмотрелся.

– Где Вико, помощник?

– Там, в каюте, где ж еще? – от недоумения Бэто замер, но быстро вернулся к прежнему занятию – выхаживанию утопленницы.

– Я слышал голос… – начал было нэрриха и осекся.

Что бы он сейчас ни сказал, ему не поверят! Все видели: нэрриха без сознания. Значит, мог с тем же успехом созерцать святого Хуана или шествовать по ступеням истиной Башни. Чуть подумав, Ноттэ подрастратил уверенность в своих же воспоминаниях. Слышать – слышал, но ушами ли? Ему ни разу не давали ответов, даже малых. Он и слушать-то не умел! А капитан и прежде был непрост, каков же он станет, вернувшись?

– Дышит! Вот так-то, другое дело, – гордо сообщил Бэто, поднимая на руки девочку и победно улыбаясь. – Всем по кружке вина. Даже мне. Ты и ты – на вахту. Окорок дикого кабана выделяю своим решением из капитанского запаса. Празднуем. Ноттэ, какой теперь курс?

– Спешить нельзя. Наша цель – порт Мара, но сперва зайдем в пустую бухту острова Серой Чайки, – задумался нэрриха. – Капитан пусть подлечится. Добавлю: чем меньше странного узнает Башня, тем спокойнее будет ваша жизнь. Значит, надо обсудить и решить, чего именно вы не видели и не слышали. Кого и чего на борту нет.

Нэрриха глянул на девочку, Бэто сразу кивнул. Повинуясь жесту пассажира, отнес плясунью в его каюту. Уложил на койку, старательно укутал одеялом и плащом. Проследил, чтобы для нэрриха положили на пол тюфяк – тощий, но вполне ровный, не особенно промятый. Бэто сам проверил простыни, принес подушку и шерстяное одеяло – по всему понятно, отдал свои. Ноттэ не стал спорить. Поблагодарил, лег, прикрыл глаза и мгновенно провалился в сон. Почему-то нэрриха испытывал стойкое убеждение: извечный кошмар никогда не вернется. Страх перед вывернутым миром сгинул, когда была разбита бочка. Все, что осталось от былого ужаса – боль в костяшках пальцев, ссадины, длинный шрам на правой руке. Но такие раны – телесные – у нэрриха заживают быстро и бесследно.

Глава 2. Башня и колодец

Патор был облачен в белое, как подобает его сану. Он – высочайший служитель Башни в пределах Эндэры и Тагезы – сейчас пребывал в обители, на верхнем ее ярусе, в зале приема. Он был тут полновластным хозяином и смотрелся внушительно… но как-то неоднозначно.

Внушительно уже потому, что был высок и не особенно стар, не до одряхления. Патор хранил спину прямой и держал подбородок вздернутым, несколько надменно. Он сидел в кресле, установленном на возвышении в две ступени. Яркая белизна облачения выгодно подчеркивалась сиянием луча: день изливал всю благодать солнца одному лишь служителю божьему, словно парящему в полумраке обширной залы. Окна по большей части выходили на закат и пока оставались в тени, шторы усердно копили сумрак. Вероятно, потому патор и избрал для приема этот зал.