Читать книгу "Демоны и ангелы российской политики лихих 90-х. Сбитые летчики - Игорь Молотов"

«Не давал хода» — это мягко сказано. Некоторые пытались покончить жизнь самоубийством. Первый секретарь Перовского райкома Аверченко выбросился с четвертого этажа, но, к счастью, выжил. Первый секретарь Киевского райкома Коровицын испытывать судьбу не стал: он выпрыгнул из окна седьмого этажа.

«В самом начале моего пребывания в должности первого (секретаря Свердловского обкома КПСС), — диктует Юмашеву Ельцин, — он (Павел Симонов, заведующий строительным сектором в ЦК) дал мне замечательный и очень запоминающийся урок. В городе проходила выставка агитплаката, я пошел на ее открытие и, когда мы заходили в зал, нас сфотографировали. Потом эта фотография появилась в областной партийной газете «Уральский рабочий». На следующий день у меня раздался звонок от Симонова, и он начал воспитывать. А воспитывать он умел — вроде и не повышая голоса, но уж поиздевался он надо мной вовсю. Ах, говорит, как хорошо вы получились на фотографии, ну, просто очень хорошо, вы вообще у нас такой фотогеничный, и сейчас ведь вся область будет знать, что вы так хорошо на фотографии выходите, — ну, и в таком духе. Умел он глубоко залезать под кожу, вроде и не говоря каких-то резких слов. В общем, урок он мне тогда очень хороший преподал, я его на всю жизнь запомнил. И я следил, чтобы больше никогда в областной газете мои фотографии не появлялись».

Если отбросить благостный тон повествования, эпизод скорее подтверждает слова Рябова, который называл Ельцина карьеристом и властолюбцем. Снимки в провинциальной газете — нормальное дело для номенклатуры, тут Ельцин просто поспешил. Потом своими снимками он заклеит все улицы, а с помощью телемагнатов создаст информационный вакуум для всех — мнимых и реальных претендентов на власть. Мемуары президента — довольно занятное чтение, правда имеющее мало отношения к реальности.

Итак, отличился новый хозяин Свердловской области двумя деяниями: по распоряжению Ельцина в Свердловске было построено двадцатитрехэтажное, самое высокое в городе здание обкома КПСС, и по его же распоряжению был снесен Ипатьевский дом, где в 1918-м был расстрелян последний российский император Николай Второй вместе со своей семьей и слугами. Гигантское здание обкома — стиль Ельцина!

Дальше был перевод в Москву, повышение по карьерной лестнице и мандат депутата Верховного Совета СССР. В 1978–1989 годах Ельцин — депутат Верховного Совета СССР (член Совета Союза). С 1984 по 1988 год — член президиума ВС СССР. Кроме того, в 1981 году на XXVI съезде КПСС был избран членом ЦК КПСС.

В декабре 1985 года Ельцин рекомендован политбюро ЦК КПСС на должность первого секретаря Московского городского комитета (МГК) КПСС. Придя на эту должность, он остается верен себе — увольняет многих видных руководителей МГК и первых секретарей райкомов, — вульгарный провинциал, он не обращает внимания на талант и опыт. Любой, кто был не согласен с линией нового босса МГК, больше не мог чувствовать себя в безопасности. «Сильных, умных, ярких людей она не любила и не щадила», — помните тот рассказ самого Ельцина? В Москве Борис Николаевич снова занялся популизмом — если в Свердловске это было строительство гигантского нелепого здания для обкома партии, то в столице он занимается самопиаром — ездит в общественном транспорте, стоит в очередях в продуктовых магазинах, устраивает неожиданные проверки общественных учреждений.

Неуживчивый Ельцин снова затевает конфликты, в этот раз с руководством политбюро ЦК КПСС. 21 октября 1987 года он резко выступил на пленуме ЦК КПСС, после чего попросил освободить его от обязанностей кандидата в члены политбюро. Но раздражать Ельцин начал еще до октябрьской речи. «Почему я так «нечленораздельно» на организационном пленуме Московского горкома выступил? — оправдывался он. — Отвечаю. Я был тяжело болен, прикован к кровати, без права, без возможности встать с этой кровати. За полтора часа до пленума меня вызвали на этот пленум, врачи, соответственно, меня накачали лекарствами. И на этом пленуме я сидел, но что-то ощущать не мог, а говорить практически тем более…» Дальше не имеет смысла цитировать — Ельцин в очередной раз был пьян.

Еще одним серьезным инцидентом, случившимся перед октябрьской речью, стала раздача интервью, мягко говоря, недружественным СМИ. Ельцин вспоминает, что давал интервью сразу для трех телерадиокомпаний — Би-би-си, Си-би-эс, Эй-би-си — в своем кабинете. «На некорректные вопросы, которые наносили бы какой-то ущерб нашему государству, его престижу, я давал решительный отпор. Далее были вопросы в отношении товарища Лигачева. Я сказал, что имею единые точки зрения в стратегическом плане, по решениям съезда, по задачам перестройки и т. д. У нас есть с ним некоторые разные точки зрения в тактике перестройки, в вопросах социальной справедливости, стиля работы. Детали я не расшифровывал. Был и такой вопрос: «Считаете ли вы, что будь на месте товарища Лигачева какой-то другой человек, то перестройка пошла бы быстрее?» Я ответил: «Да». Поскольку мои слова были искажены, телекомпания Си-би-эс (США) дала мое опровержение и извинение за ошибку за подписью заместителя президента телекомпании.

Затем меня вызвал товарищ Соломенцев, потребовал объяснений. Я высказал свое возмущение фактом вызова по такому вопросу и ответил устно на каждый заданный вопрос по интервью».

Конечно, Ельцин лукавит — самоуверенный аппаратчик тогда обрушился на партию, что и послужило причиной опалы босса МГК. Так было и во многом другом: Ельцин не соблюдал субординацию, вел себя вызывающе и демонстрировал свою обособленность от партии.

Партия ответила. Приведу несколько фрагментов реакции на октябрьскую речь Ельцина.

Первый секретарь Ворошиловского райкома А. Земсков: «Единоличность решений, изоляция от партийного актива, от членов городского комитета партии, от секретарей райкомов — вот призма, через которую нужно рассматривать его деятельность».

Первый секретарь Кировского райкома И. Головков: «…пренебрежение принципами преемственности, неумение дорожить людьми, отсутствие должного такта и уважения к кадрам, недостаточное терпение и терпимость».

Первый секретарь Бауманского райкома А. Николаев: «Очень быстро товарищ Ельцин обрел тот самый начальственный синдром, против которого он гневно выступал на съезде партии. Вот разрыв между словами и реальными делами. Быстро уверовал в свою непогрешимость, отгородил себя от партийного актива».

Зампредседателя исполкома Моссовета В. Жаров: «Кадровые замены превратились в спортивные соревнования, о которых нам докладывали: на одном активе сменили 30 процентов первых секретарей, на другом — уже 50, на третьем — уже до 80 доехали».

Член горкома Ф. Козырев-Даль: «На вооружение брались только разрушительные действия. Товарищ Ельцин уверовал в свою безнаказанность, поставил себя в исключительное положение, когда, распоряжаясь единолично судьбами людей, он не нес никакой ответственности ни перед ними, ни перед ЦК КПСС».

Конечно, самонадеянность Ельцина привела к тому, что был поставлен вопрос о дальнейшей его партийной карьере. В защиту Ельцина не выступил ни один из делегатов. Как потом вспоминал главный редактор «Московской правды» Михаил Полторанин, «он думал, что будут просить, поднимется вся Москва, все первые секретари, которых он назначил. Но этого не случилось, стал получать «по ушам» от людей, от которых этого не ожидал, поднимал глаза и ошарашенно смотрел на вчерашнего своего приближенного, который сегодня нес его по кочкам». Тут настало время проявиться другим качествам «борца за правду»: Ельцин расшибается в лепешку, извиняясь, оправдываясь («я подвел Центральный комитет и Московскую городскую организацию, выступив сегодня») и даже пытаясь покончить жизнь самоубийством, что подтверждают и Горбачев, и Рыжков. Вот фрагмент стенограммы заседания политбюро от 3 мая 1990 года: