Читать книгу "Чёрные апостолы - Татьяна Рубцова"

Видел я иногда и Светку, но девчонка избегала меня, бездельничая с такими же, как она, юнцами.

Но проходило время, и я заметил по некоторым признакам, что они чего-то ждут. За едой они то и дело упоминали о каком-то празднике и это возбуждало их не меньше крепкой выпивки, чего я, конечно же, не понимал.

Но вот настал этот день.

Настя, необычно бледная и напряженная, принесла мне большую алюминиевую кружку.

— Пей.

Я удивленно посмотрел на нее, потому что вот уже несколько дней, как она перестала давать мне лекарства. Но я хотел скорее выздороветь и пил и жевал все, что давали, утешаясь хотя бы тем, что все хорошо, что бесплатно.

Я в это время стоял у окна и глядел, как в хмуром, после ночного дождя, небе летела стая птиц, а она стояла возле изголовья кровати и ждала. Еще только подходя к ней, я почувствовал запах спиртного.

— Пей, — повторила она, протягивая мне кружку и отворачиваясь.

Я взял и удивленно поглядел на девушку. Водка, прозрачная, как родниковая вода, легонько плескалась, омывая металлические тусклые бока кружки.

— Пей.

Я поднес выпивку ко рту и спирное обожгло губы. Это была крепкая водка, скорее разбавленный медицинский спирт. Какая бы она не была, но я не умею пить, смакуя, словно чай. Поэтому я глубоко вдохнул и сделал первый глоток.

— Пей до дна, — неумолимо говорила Настя, не поворачиваясь.

— Ты что, споить меня хочешь? — пошутил я.

Но Настя была неумолима.

— Пей.

Так вот, не за столом, без закуски, я не привык. Я же не алкаш какой-то. Но делать было нечего. Торопливо, обжигая все нутро, я выпил водку всю, до дна и перевернул кружку. Лишь мелкие капли вылились на пол.

Настя обернулась. Я задохнулся и вцепился зубами в большой палец левой руки.

Она бледно улыбнулась, забрала у меня кружку и почти бросила в кастрюлю с водой.

— Теперь кури, — Настя достала из шкафа спички и бросила их передо мной.

Я послушно вытащил из кармана пачку и взялся за сигарету. Прикуривая, я следил за ней. Настя стояла ко мне спиной и кипятила воду в алюминиевой кружке стаканным кипятильником.

А между тем горячая волна бежала по моим жилам. В голову ударило почти тут же. Еще хорошо, что я был сыт, а то такая порция тут же сбила бы меня с ног. Но я все равно окосел и стал смотреть на мир другими глазами.

— Ну, Настюха, что у нас за праздник?

Она не отвечала и не поворачивалась. А я плюхнулся на койку и, откинувшись на спинку, уперся головой в стену, пуская дым к потолку. Раны почти что затянулись. Я был сыт и набирал силу. Теперь девчонку и немного деньжат! Я конечно же не собирался воспользоваться случаем и завалить беременную женщину, нет, еще не настолько я разомлел от алкоголя, но то, что я, здоровый мужик, вынужден вести монашескую жизнь, в этом судьба сильно ошиблась, и я ее поправлю.

— Ну что, Настюха…

— Пей.

Настя перелила кипяток в стакан, куда маленькою ложечкой высыпала растворимый кофе из баночки.

— Пей и молчи.

Я заморгал, глядя на нее, но она отвернулась, уже к окну.

Напиток медленно окрашивался в черный цвет.

— Туши сигарету.

Я быстро забычковал окурок и, хотя он остался совсем маленький, по привычке сунул его в карман. Настя с усилием открывала створки окна, сперва одну, потом другую, и вторая уперлась мне в локоть.

— Пей.

Я, до крайности удивленный, склонился над стаканом, помешивая кофе.

— Да что случилось?

— Ты все поймешь, Сережа, все поймешь.

Кажется, Настя плакала.

Я успел выцедить весь кофе, когда Настя принесла мне дольку лимона.

— Съешь.

— Да зачем?

— Чтобы от тебя не пахло.

Я покачал головой. Лимон, конечно же, вкуснее ампициллина, но у меня даже уши свело, пока я его жевал. Плечи Насти вздрагивали, и я, тяжело поднявшись, подошел к ней, провел рукой по выгнутой спине и заглянул в глаза. Она упрямо прижималась лбом к стеклу, то и дело дергая носом. Губы ее кривились.

— Тебя обидели?

Я не шатался и твердо стоял на ногах, но в груди у меня разгорался костер и ударял в голову. Мужа ее я так и не видел, — думал я. — Вроде как значит могу, и я потрудиться.

Я расхрабрился.

— Кто он? Скажи мне, я этого засранца так уделаю, что он забудет на каком дереве шишки растут. Нет, правда, Настюха, ты не смотри, что я худой и кашляю.

Я дотронулся до ее плеча, и она быстро повернулась ко мне.

— Сядь скорее.

Она почти толкнула меня на кровать и, не знаю почему, я послушался.

Едва я сел и подался вперед, как услышал шаги поднимающегося по крыльцу человека. Вошел один из апостолов, по крайней мере, это я так подумал, но не был уверен, что видел его раньше.

— Сидим? — доброжелательно с легкой иронией, спросил он. — Штаны просидел уже, наверное.

Я молчал. Этот парень казался очень веселым и жизнерадостным, но с таким налетом крутизны, что от него с первого слова несло шестеркой.

— Вставай, проклятьем заклеймённый. Вперед. Ты, вообще, кто есть по жизни?

— А что?

— Да больно у тебя шмотки конкретные.

Похоже, этот парень всегда изъяснялся только так. Я продолжал молчать, и парень смутился.

— Слышь, братан, пошли, там уже собираются.

Я посмотрел на него и он, поняв это, как вопрос «где», сделал энергичный кивок в пространство.

— Вставай и танцуй в темпе вальса, слышь.

Необычное поведение Насти уже насторожило меня. Я, по-прежнему молча, поднялся с кровати и, не задавая лишних вопросов, пошел к двери. Настя продолжала стоять у окна и вид у нее был подавленный, но я никогда не думал о женщинах, когда что-то касалось лично меня. Скользнув по ней взглядом, я переступил порог. Настя даже не подняла головы, чтобы посмотреть на меня.

Я спустился с крыльца и забыл о ней совершенно. Парень поравнялся со мной. Он пребывал в том же сверхжизнерадостном настроении запойного пьяницы, поставившего в холодильник бутылку водки, чтобы охладить ее. Он все болтал о погоде, о природе, и это без устали и на той же фени. Старый я стал, чтобы воспринимать его.

По дороге он обогнал меня и первым поднялся на крыльцо самого длинного дома в коммуне. Широко распахивая передо мной дверь, парень отступил и взмахнул рукой:

— Двигай по прямой, наслаждение ожидает тебя.

И я переступил порог. Это была та же общая столовая, где тогда обедали, но, бог мой, на что она была теперь похожа. Вся в гирляндах цветов из шелка и бумаги, а уж благоухала, как июльская клумба. Сколько они потратили на это освежителей воздуха, — подумал я, слегка задыхаясь.