Читать книгу "Крымская война. Соотечественники - Борис Батыршин"

V

Гидрокрейсер «Алмаз»

Залитая электрическим светом палуба успокоительно дрожала под ногами — крейсер шел вперед на полных оборотах машин. Адриан Никонович сидел на каком-то ящике, привалившись спиной к надстройке, и наслаждался чувством безопасности и тепла. С головы до ног его укутывала тонкая пленка, скользкая на ощупь, с одной стороны сверкающая серебром, а с другой — золотом. Запечатанный пакет с этой пленкой ему вручили прямо у трапа. Вежливый матрос в непривычной форме показал, как вскрывать упаковку и убедил закутаться в серебряно-золотую невесомую… клеенку? Станиоль? Французский целлофан? Глебовский никогда не видел ничего подобного. Поначалу он отказывался (зачем, ведь дождя уже нет?), но вскоре понял, что эта накидка — вовсе не дождевик. Удивительная пленка согрела его, несмотря на промокшую насквозь одежду.

Другой матрос сунул инженеру целлулоидную бутылочку с водой и еще одну запечатанную упаковку, на этот раз темно-зеленого цвета. Улыбнулся, ободряюще похлопал по плечу и направился по своим делам. Глебовский осмотрел упаковку, попытался надорвать уголок, но неведомый материал не поддавался. чрезвычайно прочным. Он уж собирался пустить в ход зубы, но вовремя заметил на обратной стороне надпись: "потянуть здесь, разорвать, вынуть"… Он был так измучен, что не сразу сообразил, что она сделана в стиле, принятом у большевиков: без ятей и твердых знаков на концах слов.

Но Адриану Никоновичу было не до грамматических выдумок Совдепии. Он мигом сжевал три галеты, вскрыл крошечную баночку с паштетом (для этого пришлось потянуть за жестяное кольцо, приклепанное к крышке), запил съеденное водой из бутылочки и развернул плитку шоколада. Жизнь определенно налаживалась.

ГЛАВА ПЯТАЯ

I

Симферополь.

Штаб Южного Фронта

Главнокомандующему

вооруженными силами юга России

генералу Врангелю.

Ввиду явной бесполезности дальнейшего сопротивления ваших войск, грозящего лишь пролитием лишних потоков крови, предлагаю вам сдаться. Революционный военный совет армий Южного фронта на основании полномочий, предоставленных ему центральной Советской властью, гарантирует сдающимся полное прощение. Всем нежелающим остаться в социалистической России будет дана возможность выезда за границу при условии отказа на честном слове от борьбы против Советской власти.

Моральная ответственность за последствия в случае отклонения предложения, падет на вас.

Командующий Южным фронтом

Михаил Фрунзе.

Ст. Мелитополь

11 ноября 24 часа.

КомЮжфронта еще раз перечитал обращение. Все было оговорено: Врангель уходит из Крыма вместе с армией, которую иначе пришлось бы добивать ценой большой крови. Будто, мало ее пролито на Турецком валу! Города, склады армейского имущества и огнеприпасов, автомобили, броневики, пушки, даже аэропланы, — все достается Красной армии. Это обещал адмирал Дюмениль, который вел переговоры от имени Врангеля. Высокомерный француз (еще бы не быть высокомерным с эскадрой за спиной!) выторговал для беляков несколько лишних дней для погрузки на суда и заодно, обеспечил комюжу поток гневных депеш из Москвы.

Ленин узнал о переговорах почти сразу — постарались партийцы и сотрудники ЧК, состоящие при штабе Южфронта. Уже на следующий день из Москвы прилетела телеграмма предСовнаркома — шифром, копия тов. Троцкому:

«Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если противник не примет эти условия, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно».

Грозный тон послания не произвел на комюжа особого впечатления. У беляков оставалось два дня; пока будет разработан новый оперативный план, пока войска придут в движение — птичка упорхнет из клетки. Тем более, что Врангель пока все выполнял в точности: из Керчи, Феодосии, Евпатории и Севастополя доносили, что погрузка на суда идет бешеными темпами. На 15-е войска должны войти вход в Севастополь, на следующий день занять Керчь. И все, можно слать в Москву заготовленную телеграмму:

«Сегодня нашей конницей взята Керчь. Южный фронт ликвидирован.

Фрунзе.»

И вот — сюрприз! Конница Буденного, подступавшая к Севастополю со стороны Бахчисарая, неожиданно натолкнулись на неприятеля. Командарм сам расспрашивал комполка, чьи разъезды вошли в соприкосновение с белыми. Оказалось, дорогу им преградили броневики и «таньки» — так в Красной Армии еще с 18-го, с боев с Юденичем, называли танки. А пехота беляков, судя по плотности огня, была поголовно вооруженная ружьями-пулеметами. При этом, потерь передовой эскадрон, считай, не понес: трое пропавших без вести, десяток раненых не в счет.

Пулеметчики прочертили очередями в пыли черту, за которую не следует переступать, за которой — смерть. Ослушаться рискнул только комэск да двое отчаянных сорвиголов: пришпорили коней, шашки наголо, наганы, даешь! Остальные замешкались, а когда опомнились, было поздно: между ними и смельчаками выросли кусты белого, непроницаемо-плотного дыма. В дыму загрохотали очереди, завыла, леденя кровь, сирена, и навстречу выкатилась пятнистая туша. Незнакомая машина, повела туда-сюда тонким стволом и перед кавалеристами встала новая стена дымных разрывов.

Скакать, очертя голову в дым, навстречу броневикам и пулеметам, не хотел никто. Война, считай, закончена, неохота помирать вот так, за здорово живешь, когда вот-вот наступит то самое светлое «завтра», за которое воевали три года!

Комполка не решился атаковать невиданного противника и скомандовал отход, ожидая части 51-й дивизии. В итоге, наступление застопорилось: Керчь вот-вот падет, Севастополь, который следовало занять еще утром, все еще в руках врангелевцев, а комюж вынужден читать наглое послание никому не известного капитана первого ранга.

И как все это прикажете понимать?

* * *

За окном по улице клубилась пыль. Сотни ног в солдатских ботинках с обмотками, в разбитых сапогах, мелькают опорки, бессарабские чувяки, татарские кожаные туфли — войска поизносились за время наступления. Озорная песня, сочиненная еще в восемнадцатом, распугивала кур, воробьев, взлетала к серенькому небу:

Танька козырем ходила,

Пыль по улице мела,

Страх на Ваньку наводила,

Форсовитая была!

Белобрысые мальчишки стайкой неслись за красноармейцами, суровые казачки неодобрительно глядели из-за плетней. Брехала вслед кудлатая собачонка.

"Ванька, глянь-ка: танька, танька!.."

"Эх ты, дуй ее наскрозь!"

Как пальнет по таньке Ванька, —

Танька, глядь, колеса врозь!