Читать книгу "Омуты и отмели - Евгения Перова"

– Переживает она… Не знаю. Видеть ее не могу!

– Лёшечка, она осознала, я «вижу». Ты сам больше страдать будешь, если не простишь.

– Не знаю. Посмотрим.

В дверь постучали, Марина вышла – на крыльце стоял Митя. Марина вопросительно на него посмотрела, он кивнул и отступил в сторону. Зареванная Муся жалобно смотрела на мать.

– Ну что, горе мое? Стыдно тебе?

– Да-а… Мамочка, прости меня!

– Мамочка! Мамочка-то простит, а вот папочка – не знаю. Пошли попробуем.

– Может, мне тоже пойти? Тетя Марина? – спросил Митя.

– Нет-нет, не надо. – Муся страшно взволновалась. – Я сама. Не обижайся. Ты не обиделся?

И столько было в ее голосе нежного трепета, что Митя весь расплылся в улыбке и прямо на глазах у Марины поцеловал Мусю и прижал к себе, над ее головой выразительно пожав плечами и подняв брови – что я могу поделать! Марина только вздохнула: действительно, что тут поделаешь? Митя ушел. Муся стояла перед дверью и тряслась:

– Мам, а вдруг папа… не простит?

– Ну, значит, не простит. До конца своих дней не будет с тобой разговаривать.

Но Муся даже не поняла, что Марина ее же саму и цитирует. Она вздохнула и решительно распахнула дверь, Марина осталась на крыльце. Муся вошла, отец взглянул и отвернулся.

– Папа, – сказала она шепотом. – Папа, прости меня, пожалуйста.

Алексей молчал.

– Папа? Папа, пожалуйста, посмотри на меня! Я раскаиваюсь! Папа! Если бы я могла все вернуть назад, но я не могу! Что мне сделать, что? Скажи, я все сделаю! Только прости! – Она кинулась на пол и обняла отцовские ноги, положив голову ему на колени. – Папа! Дорогой, любимый, прости меня!

Потом схватила его руки и стала целовать, как всегда целовала Марина, и Лёшка не выдержал – поднял ее и посадил рядом на диван. Муся стала на коленки, обняла отца за шею и заплакала:

– Я виновата, я знаю, но я люблю тебя! Я больше никогда… никогда… все, что ты скажешь… пожалуйста! Папочка…

И Лёшка, и Марина одновременно вспомнили, как Леший утешал Марину в начале их совместной жизни, и оба улыбнулись. Марина вошла.

– Ну, сейчас утопишь отца в слезах. Лёш, скажи ей что-нибудь, а то это никогда не кончится.

– Эх ты, зверушка глупая, – сказал Леший и поцеловал дочь.

Спать толком никто не мог – душно, тревожно. Посреди ночи вдруг заплакала наверху Муся.

– Опять! Откуда у нее только слезы берутся? Может, мы перестарались? – спросил Алексей.

– Да ничего, пусть поплачет. Ей полезно, не переживай. Я схожу к ней.

Марина поднялась по деревянной лестничке к Мусе в светелку.

– Ну, теперь-то по какому вопросу плачем?

– Мама, я не могу! Я не понимаю, почему я такая! Я не хочу больше! Я боюсь, вдруг опять что-нибудь выкину! Оно там сидит внутри меня, а потом вылезает, само! А я не хочу! Я не хочу быть этой противной Мусей!

– Ой, горе! Хочешь, я тебе помогу?

Марина еще ни разу не работала с детьми – разные мелочи, вроде залечивания ссадин и утихомиривания капризов, не считались: это была просто легкая настройка. А то, что Марина делала с Лёшкой или Юлей, требовало более глубокого проникновения и было сравнимо с перезагрузкой. Марине казалось неправильным встревать в растущий детский организм, который развивался по собственному плану. Но Муся была почти взрослая, да и сама хотела перемен…

– Ну, давай рискнем. Расслабься. Может быть немного больно.

И Марина осторожно начала «поправлять» хрупкий внутренний мир дочери, словно садовница, выкорчевывающая сорняки и подвязывающая слабые ветки. Когда она закончила, Мусин «сад» выглядел совсем по-другому, более гармоничным и упорядоченным.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо… Мам, хорошо! Мне нравится!

– Только дальше ты сама должна работать, понимаешь? «Само» только что-нибудь плохое получается, а над хорошим трудиться надо.

– Я знаю: душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь! Мам, а папа меня правда простил?

– Конечно! Он же тебя любит.

– Мне так стыдно, ты не представляешь! Как я буду завтра всем в глаза смотреть…

– А ты у всех тоже прощения попроси.

– Ой, правда! Спасибо! Я так и сделаю, точно!

– Ты справишься?

– Я постараюсь. А то как же мне дальше-то жить? Ма-ам, а знаешь?..

– Ну, что такое? – Марина догадывалась, о чем пойдет речь.

– Мы с Митей… Мы любим друг друга. Правда! Я так счастлива!

– Конечно, любите. Я всегда это знала.

– Мама, ты знала и мне не сказала?

Марина захохотала, Муся растерянно моргала, потом тоже засмеялась:

– Ты знаешь, это такое чувство волшебное, правда! Я совсем пропадала, а пришел Митя – и счастье! И мне совсем необязательно с ним целоваться. То есть… Мне, конечно, хочется. – Она смущенно взглянула на Марину, но та улыбалась. – Но необязательно! Я смотрю ему в глаза, и все! Правда, у него удивительные глаза? Медовые! Ни у кого таких больше нет! И вообще он очень красивый! Волосы совсем золотые! Ты замечала?

Тут Марина просто сгребла ее в охапку и расцеловала в горящие огнем щеки:

– Девочка моя маленькая! Влюбилась!

А Муся смотрела на мать сияющими глазами:

– Ты знаешь, мне кажется, это как у вас с папой! Правда! Как ты думаешь?

– Мне тоже так кажется.

Они еще долго смеялись и шептались, обнявшись, пока к ним, кряхтя, не поднялся отец и не разогнал. Остаток ночи Марина шепотом рассказывала ему про Мусину любовь, чтобы подготовить, а то как бы опять не разошелся. Наутро Муся набралась храбрости и встала из-за стола, где все на скорую руку завтракали. Марина позвенела ложкой о чашку:

– Внимание! Муся хочет произнести речь!

– Мы одну вчера уже слышали, – тихо проворчал Семеныч. Но Муся отозвалась:

– Да, я, конечно, вчера неудачно выступила.

– Это точно! – сказал Ванька.

– Вань, ты потом можешь мне врезать, если хочешь, а сейчас дай сказать.

– Это что такое – врезать? – возмутился Леший.

– Да замолчите вы все! Говори, Муся.

– Я прошу у вас всех прощения за свое вчерашнее поведение. Вот. Мне стыдно. Я больше не буду. Постараюсь. И еще… Я хочу сказать вам всем спасибо за то, что вы меня вчера… воспитывали. Особенно дяде Толе. Можно, я вас поцелую?

Раздалось дружное: «О-о!» – и Анатолий, в жизни не красневший, весь залился румянцем. Муся подошла и поцеловала его в щеку, растроганный Анатолий приобнял ее и тоже поцеловал в висок.