Читать книгу "Русские принцессы за границей. Воспоминания августейших особ - Елена Первушина"

Фейерверк начался в 9 часов. Сперва представилось взорам большое здание, изображавшее храм Януса. Оно было открыто и внутри его виднелся, в прекрасном голубом огне, старый Янус, державший в правой руке лавровый венок, а в левой масличную ветвь. Немного спустя показались с обеих сторон две статуи в виде двух вооруженных панцирями и коронованных рыцарей, также из голубого огня; на щите один из них, именно бывший с правой стороны, имел двуглавого орла, а другой три короны. Когда они приблизились к открытым дверям храма и прикоснулись к ним, двери начали постепенно затворяться, после чего рыцари сошлись и, казалось, подали друг другу руки. Пока горело это изображение храма и самого Януса, стоявшего на высоком пьедестале и окруженного разными арматурами, народу был отдан жареный бык, лежавший в небольшом расстоянии от храма на возвышении о шести ступенях с свободным со всех сторон проходом. Его величество сам отрезал от этого быка первый кусок и немного покушал, после чего солдаты вмиг разорвали его на сотни частей. Доставший золотые рога получил положенную награду. В то же время открыты были устроенные с обеих сторон фонтаны с красным и белым вином, которое, посредством вставленных посредине трубок, било довольно высоко, падая потом в один бассейн, а из него в другой, откуда всякий уже мог черпать сколько хотел. Хотя тут приставлена была стража, довольно хорошо наблюдавшая за порядком, однако ж не обошлось без окровавленных лиц, потому что каждому хотелось быть первым. Лишь только, в знак заключенного мира, двери храма совсем затворились (что сделалось уже после отдачи народу быка и фонтанов с вином), раздались сперва звуки множества труб, литавр и барабанов всей финляндской армии и других полков; потом пущена была ракета, и разом смешались сотни пушечных выстрелов, ружейный огонь и звон всех колоколов. Огонь с валов крепости и Адмиралтейства и с стоявших по Неве галер был так велик, что все казалось объятым пламенем, и можно было подумать, что земля и небо готовы разрушиться. После того направо от храма горел большой и высоко поставленный щит, на котором было изображено правосудие, попирающее ногами двух фурий; фурии представляли недоброжелателей и ненавистников России, и надо всею эмблемою стояла русская надпись: всегда победит. Затем зажгли, с левой стороны, другой щит, на котором изображался плывущий по морю и входящий в пристань корабль с надписью: finis coronavit opus (конец венчает дело). Кроме того, с обеих сторон красовались две пирамиды из такого прекрасного белого огня, что казались сделанными из бриллиантов. На каждой из них сверху было по звезде из такого же огня. Потом зажгли еще две пирамиды с швермерами и звездками и в то же время пустили множество воздушных шаров, огромных и сильных ракет, бураков, открыли огненные фонтаны, колеса и пр., которых огонь не прерывался в продолжение почти двух часов. Наконец пущено было по воде несколько фигур из прекрасного голубого и белого огня вместе с множеством водяных шаров, дукеров, водяных швермеров и других на воде горящих огней. Когда все это кончилось и было уже около 12 часов ночи, его величество император (находившийся почти все время при фейерверке, который, говорят, сам начал и устраивал) возвратился опять в залу Сената, где снова начались поздравления при тостах из больших бокалов превосходного венгерского и других вин, что и продолжалось до трех часов утра, когда все стали разъезжаться по домам. Многие, которые не сумели уберечься, были сильно навеселе. Императрица и прочие дамы уехали вскоре после фейерверка; но его королевское высочество и все остальные гости оставались до отъезда его величества императора, очень милостиво простившегося с герцогом, который был чрезвычайно доволен нынешним днем и в особенности приветливостью их величеств и принцесс.

23-го был всеобщий роздых. У его высочества обедали полковник Дюринг, наш Нарышкин, подполковник Сикье и шведский вице-адмирал Эреншильд (который в этот день в первый раз был с визитом у его высочества), а вечером герцог с некоторыми из нас ужинал у посланника Штамке.

24-го маскарад снова начался, и хотя участвовавшие в нем не собирались вместе, однако ж веселились кто как мог между собою, потому что до 30-го числа все опять постоянно должны были ходить не иначе, как в масках.

25-го, утром, у его королевского высочества был поставлен караул от Ингерманландского полка, потому что оба гвардейских полка, от которых прежде ставились караулы, отправились вперед в Москву, куда императорская фамилия думает ехать по первому зимнему пути. Мы, однако, до сих пор не знаем, поедем ли мы также туда, или нет. Я думаю, что герцог поедет; но отправится ли и весь наш двор, это весьма сомнительно. После обеда его королевское высочество был со своею группою у ее величества императрицы, где очень приятно провел время в обществе принцесс; потом катался еще немного по реке и смотрел на иллюминацию. Прекрасная транспортная яхта «Принцесса Анна» и адмиралтейская галера были от низу до самых вершин мачт освещены бесчисленным множеством фонариков. Все дома в городе все это время были также каждый вечер иллюминованы, и многие жители ставили у себя всякого рода девизы.

26-го его королевское высочество весь день не выходил из своей комнаты; но маски во множестве делали визиты друг другу и веселились между собою сколько могли.

27-го маски хотя и собирались на другой стороне реки, но пробыли вместе недолго и разъехались, кто куда хотел.

28-го у князя Валашского был обед для его королевского высочества и его группы. Его высочество оставался там и после обеда, но вечером поехал к тайному советнику Бассевичу, где со многими из нас кушал и долго пробыл.

29-го. В этот последний день маскарада все наряженные, по данному из крепости сигналу, собрались после обеда на другой стороне реки, в Сенате, где было угощение, которым окончились маскарад и все празднества по случаю заключения мира. Когда императорская фамилия и маски съехались, начался, как и неделю тому назад, обед, за которым много пили. Потом столы и скамьи были вынесены из большой залы, и открылись танцы, продолжавшиеся до поздней ночи. Между тем не переставали сильно пить, причем тем, которые не танцевали и находились в боковых комнатах, доставалось больше всех; но и мы, когда танцы кончились, получили свою порцию, так что очень немногим удалось к утру добраться до дому не в совершенном опьянении. Я всячески старался избегать попойки, ссылаясь на свое дежурство, и потому воротился домой еще сносным.

30-го, после обеда, к его королевскому высочеству приезжали два капитана гвардии (которые были шаферами) с приглашением на свадьбу молодого князя Репнина*, назначенную послезавтра. Герцог, по здешнему обычаю, выпил перед ними бокал вина за здоровье невесты и жениха, после чего они пили за здоровье его высочества. Вечером его высочество ездил к посланнику Штамке, у которого ужинал.

31-го тайный советник Геспен давал обед, на котором были его высочество, генерал Аллар, барон Мардефельд, тайный советник Бассевич и многие из нас. Мы оставались у него до вечера и сильно пили.

Ноябрь

24-го, в 6 часов утра, музыка наша была уже совершенно готова, потому что его высочество, по назначению генерала Ягужинского, намеревался идти с нею к императрице около половины седьмого. Но только что мы собрались в путь, явился к тайному советнику Бассевичу посланный от Ягужинского с известием, что императора и императрицы еще нет и что надобно немного подождать. Нам это было весьма неприятно: мы боялись, что скоро начнет рассветать, а его высочеству непременно хотелось устроить музыку до рассвета и с факелами. Однако ж немного спустя явился другой посланный с радостною вестью, что идти наконец можно. Тогда мы отправились к императорскому зимнему дому в следующем порядке: впереди всех шел фурьер, за которым двенадцать солдат несли столы, стулья и подсвечники для музыкантов; потом шел я, чтоб на дворе поскорее расставить по местам факельщиков; за мною следовали 20 человек с факелами, по два в ряд, и между ними его высочество с своею свитою, а уж за ними, после всех, музыканты. Когда мы вошли на двор, фурьер поспешно поставил столы против окон императрицы, а я в то же время разместил факельщиков. Пятнадцать из них, в парадной герцогской ливрее и с большими восковыми факелами в руках, были поставлены в ряд перед музыкантами, лицом к окнам императрицы, а остальные пять, не имевшие ливрей, – за музыкантами. Затем ноты были разложены по столам, музыканты (настроив инструменты еще за воротами) заняли свои места, и музыка началась. Она продолжалась почтичас и была тем приятнее, что погода стояла тихая и ясная. Оркестр наш состоял из 17 или 18 человек, все отборных людей, из которых 5 были из свиты его высочества и 10 из дома графа Кинского. Во время музыки обе принцессы в утренних костюмах стояли у окон и слушали с величайшим вниманием (музыканты сидели несколько ближе к их окнам). Старшая принцесса при этом случае ясно показала, что она большая любительница музыки, потому что почти постоянно держала такт рукою и головою. Его высочество часто обращал взоры к ее окну, и вероятно не без тайных вздохов; он питает к ней большое уважение и неописанную любовь, которые обнаруживает при всех случаях как в ее присутствии, так и в разговорах с нами. Не успели мы оглянуться, как из дому вышел император. Он подошел к его высочеству и крепко обнял его; потом приблизился к музыке и обратился к столам одним ухом; но послушав несколько времени, быстрыми шагами удалился. Между тем вышел и генерал Ягужинский и что-то тихо говорил его высочеству; но легко было понять, что он пришел благодарить герцога от имени государыни. По окончании музыки его высочество отправился вперед с своею свитою к тайному советнику Бассевичу, а музыканты и факельщики последовали за нами. Тайный советник, с согласия его высочества, приказал асессору Сурланду (который исправлял должность капельмейстера) раздать всем музыкантам на водку от 80 до 90 рублей. Напившись у тайного советника чаю, герцог в санях уехал домой, а тайный советник от имени его высочества велел всем кавалерам собраться около половины десятого часа ко двору в парадных платьях, что мы и исполнили. В одиннадцатом часу его высочество, в величайшем параде и в сопровождении всей своей свиты, поехал в зимний дом императрицы для поздравления ее величества с днем тезоименитства. Подполковник Сальдерн и майор Эдер должны были, по венской моде, ехать по сторонам кареты его высочества верхом, в чулках и башмаках, что им вовсе не нравилось, как потому, что было довольно холодно, так и потому, что это весьма невыгодно для парадного платья. По прибытии в дом императрицы мы были встречены там генералом Ягужинским и проведены им в приемную ее величества, где нашли большое общество и несколько времени ждали, пока государыня вышла и приняла поздравление его высочества. Она спешила в церковь и потому недолго держала герцога, который, по обыкновению, поцеловал ей руку, в чем все наши кавалеры и некоторые другие из присутствовавших последовали его примеру. После обеда, часов в пять, его королевское высочество отправился в Почтовый дом, где назначено было празднество. Как скоро приехала туда и царская фамилия, тотчас сели за стол и пили довольно много, в чем его высочество принимал деятельное участие. За здоровье императрицы пили очень большим и полным бокалом, и его высочество объявил себя самого маршалом этого тоста. Когда его величество император провозгласил его, герцог взял бокал и собственными руками налил его дополна, и если б государь (которому не хотелось, чтоб он пил так много) не остановил его, то его высочество из уважения к императрице, конечно, выпил бы все дочиста. После того император взял этот бокал, пошел с ним к императрице и сказал ей, что его высочество выпил его за ее здоровье, а потом прислал его назад с приказанием, чтоб и каждый из гостей выпил по стольку же. Тогда его высочество обошел всех, приказывая у себя в руках наполнять бокал и требуя, чтобы каждый осушал его до капли.