Читать книгу "Хольмгард - Владимир Романовский"

— Князь боится посадника, — говорила, понимающе кивая, старая Довеса мужу своему, ремесленнику Осмолу.

— Ты не ори так! — строго отвечал он, оглядываясь. Ты… эта… не ори. Вот. Да. И ничего он не боится.

— Нет, боится.

— Дура ты, — отвечал Осмол, снова оглядываясь. — Дура непрозорливая, ничего не понимаешь, дальше своего носа свинячьего не видишь. Это посадник боится Ярослава. Константин.

Разговоры поселян мало волновали Житника. Но к концу третьего месяца, если считать с момента венчания, странные сведения из Верхних Сосен заинтересовали его не на шутку.

Говорили, что в Верхних Соснах строятся новые дома (еще не сошли морозы). Что там веселье. Что князь устраивает через день званые обеды. Что младшие отпрыски болярских семей постоянно там, в Верхних Соснах, околачиваются. Что Ярослав устроил себе настоящий двор. Прямо новый Камелот выстроил! А меж тем на тихой волне Волхова, совсем рядом со всем этим веселием, ждут, покачиваясь, ладьи, готовые в случае чего распахнуть паруса и мчатся к Ладоге.

Житнику стало любопытно, и как-то рано утром он в одиночку предпринял путешествие на север. Прибыв в Верхние Сосны к полудню, он обнаружил, что сведения верны. Действительно, веселие в селении стояло неимоверное. Житник провел в Верхних Соснах весь день, заходил в хоромы, во дворы, в зверинец (куда из Новгорода перевезли живого ровдира, подаренного Ярославу королем Франции Робером Вторым два года назад и доставленного Жискаром в клетке — существование ровдира скрывалось от населения во избежание суеверных слухов, а в Верхних Соснах знать, особенно из молодых, приходила полюбоваться на мощного гривастого зверя и послушать его глубокий, рокочущий рык) и отбыл обратно в детинец, удостоверившись, что уровень веселья в селении начисто исключает возможность составления заговора.

Огромное прямоугольное помещение, сооруженное на скорую руку специально для пиров, плясок и посиделок, Ингегерд, ныне Ирина, окрестила Валхаллой. Ярославу понравилось. Название закрепилось за помещением.

За полгода жизни в Верхних Соснах новообращенная княгиня выучилась бойко лопотать по-славянски и расположила к себе все местное население, шляясь без толку по улицам, заговаривая со всеми встречными, перемещая пузо — была она основательно беременна и ждала появления первенца в начале осени. Ярослав души не чаял в своей жене, и оказалось, что она тоже его любит. Молодожены много времени проводили вместе. У них появились свои странные шутки, своеобразный юмор, понятный лишь им двоим.

Все это Житник оценил и решил, что пока князь развлекается, опасаться нечего. История знает многих правителей, перепоручивших дела более расторопным и способным людям, чем они сами, и предавшихся веселию. Он, правда, отметил прибытие в Валхаллу Явана, но разговор казначея с Ярославом завязался вовсе не деловой, но веселый — обменивались шутками и хохотали. И Житник поверил. И даже сам поучаствовал в веселье, пофлиртовал с какими-то полупьяными, развязно-красивыми женщинами, и поэтому не заметил, как Ярослав, взяв Явана за рукав, отвел его в дальний угол помещения, не переставая, правда, смеяться.

— Не знаю, кто поставляет людям Свистуна сведения, — сказал Яван, улыбаясь. — Они совершенно точно знали, в какое время обоз проследует по хувудвагу.

— Кому-то платят, это точно, — заметил Ярослав. — Негодники. Сколько там было?

— Дань Дроздова Поля за полгода.

— Много. Жалко. Люди не пострадали?

— И даже дань не пострадала. Обозу оказали помощь. Очевидно, это получилось случайно. Какой-то молодец налетел на разбойников с тыла, с тремя товарищами, и разогнал всех. Впрочем, нет, не всех. Кто-то остался там лежать. Надо бы поехать, посмотреть, что к чему.

— Поезжай. Но будь осторожнее. Имя свое молодец не назвал?

— Нет. Обозники прибежали ко мне в очень возбужденном виде. Если бы и назвал — не запомнили бы.

— Погоди, — сказал Ярослав. — Вон к нам идет…

Холоп приблизился, поклонился, и обратился к князю.

— Посланец из германских земель, — сказал он. — Только что прибыл. Ждет тебя в гриднице, князь.

Ярослав кивнул.

— Возможно, — сказал он, — сейчас мы узнаем имя спасителя дани. Побудь здесь пока что.

И вышел. Яван подумал, что если посол и сокрушитель разбойников — одно и то же лицо, то хвала ему.

Тем временем три тысячи варангов в Новгороде бездействовали и скучали. Им платили, их кормили, но этого было мало. Поэтому, во избежание неприятностей, было решено раз в неделю устраивать состязания, чтобы развлечь вояк, да и самих новгородцев тоже. По весне в одной арже от южной окраины срыли два холма, огородили территорию плетнем, поставили деревянные подмостки по периметру, установили плату за вход для пришедших посмотреть. Варанги и новгородские ратники метали копья и топоры, устраивали кулачные бои на выбывание, сражались затупленными свердами в единоборствах до трех касаний.

На одно из таких зрелищ пришла посмотреть осмелевшая Любава. Как любой другой женщине, ей нравилось наблюдать, как мужчины сражаются понарошку.

Состязания начинались в полдень и продолжались до заката. Лотки с провиантом базировались вокруг поля, за подмостками, и за право торговать съестным нужно было платить пошлину. Чем дольше существовал импровизированный этот стадион, тем больше прибыли приносил он в казну. Оказалось, что у населения на руках, несмотря на жалобы, есть лишние деньги, и судя по частоте посещений места — деньги немалые. Стихийно распределились цены — первые ряды стоили дороже задних рядов, их занимала знать.

Раскланиваясь со знакомыми, Любава присела на скаммель в первом ряду и стала смотреть. Соревновались копьеметатели — нужно было метнуть копье так, чтобы оно прошло сквозь десять подвешенных колец, ни одно из них не задев. Победителем вышел варанг, проделавший это трижды.

Любаву кто-то окликнул. Посмотрев по сторонам, она увидела давнишнюю свою подругу — Белянку, небольшого роста, полную молодую женщину, жену какого-то новгородского вельможи. Белянка весело махала ей рукой. Любава поднялась и пошла ей навстречу.

Обнялись. Белянка сияла улыбкой, смеялась мелодично, и приговаривала, «Пойдем, пойдем».

Она подвела Любаву к представительного вида мужчине среднего возраста.

— Вот, это мой муж, болярин Викула. А это Любава.

Муж не поднялся со скаммеля, а только прищурился на Любаву, насупился, и коротко кивнул. Белянка пожала плечами и потащила Любаву дальше, за периметр, к лоткам.

— Нам надо обязательно чего-нибудь сейчас выпить, прохладительного, — восторженно объяснила она. — Представляешь, здесь придумали мешать свир с киселем, получается очень вкусно! Вот! Эй, добрый человек, налей двум жаждущим женщинам гадости, налей! Во, Любава, держи! Так! За женское счастье!

Выпили за женское счастье. Белянка, на полголовы ниже Любавы, руководила, все тащила ее куда-то, то присаживалась на ховлебенк возле лотка, то вдруг предлагала прямо здесь пообедать. После второй кружки свира с киселем Любава окончательно расслабилась и кое-что Белянке рассказала. И уже почти пожалела, что рассказала, но Белянка так естественно, так искренне ей сочувствовала, что Любава подумала — почему нет, бывают же на свете вполне добрые женщины. А что Белянка кому-то что-то расскажет — пусть. Во-первых, и так все знают, во-вторых, в Новгороде сплетничают все обо всех, в третьих — пусть по крайней мере знают правду. Рассказала и про ревность мужа, и про бывшего ухажера-варанга, и про то, как муж собрался в путешествие. И про смутные воспоминания о пиратах, о… трюме… о палубе… о спасении… о купцах… о возвращении, о брате ее Нещуке, и даже о Детине — вполне откровенно. Только про Житника не стала рассказывать Любава. Белянка слушала, широко открыв серые глаза, несколько раз всплакнула, и все обнимала Любаву, целовала ее в щеки, гладила по волосам, приглашала к себе.