Читать книгу "Арабская авантюра - Талбот Мэнди"

Список получился длинный. Тем временем доктор Тикнор по его поручению отправился за полицией, ибо Юсуф Дакмар вполне еще мог прятаться где-нибудь поблизости в надежде убить Нарайяна Сингха. Лишь после того, как полиция увела задержанных в тюрьму (где они на следующее утро полностью отказались от своих признаний), Грим показал нам письмо, которое произвело эффект искры на пороховом складе. Справедливости ради надо заметить, что взрыв получился не столь мощным, как рассчитывал автор этого послания.

— Это не почерк Фейсала, — сказал он, поднеся к лампе листок, украшенный нарядной арабской вязью. — И стиль… Со стилем Фейсала у него общего не больше, чем у верблюда и локомотива. Послушайте:

«Панарабскому Комитету в Иерусалиме милостью Юсуф Дакмар-бея, его окружного президента, приветствие во имя Аллаха.

Вы знаете, прежде нередко случалось, что враги нашей земли и племени терпели поражение, когда, положившись на помощь Высочайшего и подняв зеленое знамя Пророка, мы бросали наши отряды в бой за святое дело.

Вы знаете, что именно так, а не иначе проклятые захватчики были изгнаны, и наше святое знамя было водружено над крышами Дамаска, где, по благословению Аллаха, да развевается оно вечно!

Вы знаете, что те, кто клялся нам в дружбе, доказали с тех пор, что они нам враги, и поэтому суверенное государство, за которое мы боролись, ныне оказалось в позорной власти чужеземцев, отвергающих истинную веру и не держащих слово. Вы знаете, что Дамаск осажден французами, а Палестина в руках британцев, которые принесли нам клятву, но предают нас, арабов, ради евреев.

Так знайте: пробил гас, когда мы вновь, во имя Аллаха, должны завершить начатое, и клинки в наших руках вынудят неверных уступить нам нашу страну. Но даже и тогда мы не вложим в ножны клинков, пока от края и до края наша страна не станет свободной и не объединится под властью правительства, избранного нами самими.

Знайте, что на этот раз не будет ни полумер, ни уступок. Сказано: "Вы не окажете пощады неверному". Пусть ни один еврей не уцелеет, чтобы хвастать, что попирал ногами землю наших предков. Не оставьте ни корня их в земле, ни сеянца, который мог бы вырасти в дерево! Громите и крушите во имя Того, кто никогда не спит, кто держит все обещания, чья всемогущая рука готова уберечь верного.

И для этого велю вам: наберитесь храбрости. И для этого стоит наготове наше войско в Сирии. И для этого назначен день. Знайте, что десятый день после отправки этого письма на заре и есть назначенный срок. Свершим же общее дело ради милости Высочайшего, ожидающей верных.

Во имя Аллаха и Мухаммеда, пророка Аллаха благословенного».

Далее следовала исламская дата и цифровая подпись, а ниже несомненная печать Фейсала. Грим призадумался на миг и выдал соответствующую дату по нашему западному календарю.

— Остается шесть дней, — благодушно заметил он. — Значит, французы намерены штурмовать Дамаск через неделю.

— Да на здоровье! — взорвался Джереми. — Фейсал им задаст! У них только и есть, что алжирцы.

— У французов есть ядовитый газ, — хмуро ответил Грим. — А у людей Фейсала нет масок.

— Пусть обзаведутся!

Это был снова Джереми. Но Грим оставил его реплику без внимания.

— Они собираются взять Дамаск, — продолжал он. — Они ждали только газ, и теперь их ничто не остановит. Они сфабриковали это письмецо после того, как газ подвезли. Теперь, если им удастся схватить Фейсала в Дамаске, они предадут его суду и потребуют для него смертной казни. Вероятно, они надеются каким-то образом получить это письмо обратно, дабы использовать как улику.

— Помедленней, Джим, — вмешалась Мэйбл. — Где доказательство, что это дело рук французов? Разве это не печать Фейсала?

— Да. И его бумага. Но не его почерк.

— Он мог продиктовать письмо, не так ли?

— Не такими словами. Фейсал так не говорит и не пишет. Письмо — явная подделка, что я и докажу, предъявив его Фейсалу. К тому же ребята слегка оплошали. Сейчас я докажу, что это фальшивка. У тебя есть увеличительное стекло, док?

Тикнор незамедлительно подал лупу, и Грим снова поднес письмо к лампе. Поля были довольно широкие и подчищенные, правда, не настолько тщательно, чтобы не виднелись зубцы, и на них можно было разглядеть французское слово «magnifique», написанное довольно тяжелой рукой, твердым карандашом. Такими экспортеры снабжают колониальные правительства, поскольку на родине этот товар сбыть невозможно.

— Это ничего не доказывает, — не унималась Мэйбл. — Все образованные арабы говорят по-французски. Возможно, кого-то в штабе Фейсала просили высказать мнение о письме, прежде чем отправить его… Вот только вчера один араб, ординарец моего мужа, сказал мне, что повязка, которую я сделала раненому в госпитале, — «magnifique».

Возражение было принято спокойно: как раз нечто подобное заявил бы тот, кто подделал письмо, если бы у него потребовали объяснений. Но у Грима на все находился ответ.

— Есть еще кое-какие зацепки, Мэйбл. Прежде всего, синие металлические чернила. Все личные письма Фейсала написаны несмываемым черным веществом из шариков, которые ему дал я; их импортируют из Штатов.

— Но если бы Фейсал желал позаботиться об алиби, он, естественно, не стал бы пользоваться своими особыми личными чернилами, — возразила Мэйбл.

— Тогда откуда взялись его печать и его особая личная бумага? Да, вот еще зацепка. Фейсал пишет на самом чистом арабском, а про автора письма такого не скажешь. Писал иностранец. Возможно, француз, вероятно, армянин, но, скорее всего, турок, и, голову даю на отсечение, один из внешнего круга политиков, которые имеют доступ к Фейсалу и стремятся им управлять, но не пользуются его доверием. Дамаск — это настоящий рассадник такого рода шпионов, людей, которые примкнули к арабскому делу, когда оно казалось близким к победе, а теперь спешат переметнуться. Думаю, я мог бы назвать человека, который это писал… и, похоже, я знаю человека, который черкнул «magnifique». Если я прав, сегодня же ночью Юсуф Дакмар оповестит французов через их агентов в Иерусалиме. Человек, чиркнувший здесь «magnifique», еще до рассвета узнает, что письмо пропало. И как бы я ни был осторожен, стоит мне покинуть Дамаск, это будет известно. Они понимают: первое, что нам может прийти в голову — это показать письмо Фейсалу. Добраться можно только поездом. Дороги тут убийственные, автомобиль точно не прорвется, а кроме того, они подговорили бедуинов, чтобы те убивали каждого встречного. Следовательно, все поезда у них под наблюдением, особенно те, что идут через Хайфу. Ведь любой, кто едет на север, ночует в Хайфе. И они не остановятся ни перед чем, лишь бы вернуть себе письмо. Причин на то две. Пока письмо в наших руках, его можно использовать как доказательство заговора против Фейсала. А как только оно к ним вернется, его можно будет попридержать, а потом использовать против Фейсала, если его когда-либо схватят и предадут суду. Помните дело Дрейфуса? Я выезжаю в Дамаск утренним поездом. Вероятно, возьму машину до Лудда. Если я хочу добраться в Дамаск живым, мне придется убедительно доказать, что письма при мне нет. У них на подозрении любой, кто, по их сведениям, состоит на службе Британии, и такого человека если не прикончат, то ограбят. Рэмсдена слишком часто видели со мной, Джереми мог бы кого-то заморочить, но он уже привлек к себе внимание. А у этих ребят глаз наметанный. Джереми лучше оставить в резерве, равно как и Нараяйна Сингха. Женщина подошла бы лучше всего… Как насчет тебя, Мэйбл?