Читать книгу "Эта тварь неизвестной природы - Сергей Жарковский"

(Смеётся.)

– Тогда все дар речи потеряли. Ельцин стулом грохнул в стену соответственно, Примаков стакан выронил с кефиром… А Горбачёв сидит такой, спокойный, помаргивает, ручку в руках крутит… Так вот, Аркадий этот Стругацкий – даже, по-моему, в лице не поменялся… Отставить. Слушай, уфолог, а ведь наврал я тебе, слушай! Гайдара ведь и в помине тогда ещё не было, на первых-то заседаниях! А Стругацкий уже был. Он же уже в восемьдесят девятом ходил на заседания, Павлов там был, Рыжков, Крючков, естественно, и никакого Ельцина и в помине, я с Украины прилетал… По вызову Язова, точно!

– Странно.

– Понимаешь? Даже я не всего знаю, понял? Официально я пятнадцатого ноября девяностого был в Капустин переведён, а числа двадцатого было первое заседание Комиссии с приглашённым Ельциным, как президентом РСФСР. Это же ещё Союз, какое там СНГ… А вот Назарбаев да, уже президент был. Республики. Очень переживал. Там же ужас что на Казашском Углу творилось в Зоне. Стены огня страшные, лава эта плазменная… Ну ты ж видел кино.

– Н-да… А «Казашский», с самого начала так говорили?

– Не понял.

– Правильно ведь «Казахский». Казахский Угол, Казахская Дуга.

– А хрен его знает. Повелось как-то. Я и не задумывался соответственно.

– Кстати, а почему главное слово не прижилось, если всё по Стругацким?

– Какое главное?

– Сталкер.

– Сталкер? Так ставишь вопрос? А-а-а хрен его… Отставить, это помню! Натанович же этот тоже меня спрашивал… беспокоило его это. Это когда позже мы пили с ним, уже году в девяносто пятом или шестом, когда я в последний раз в Москве был… Чего ты лыбишься, литератор? Интересно ему было, понятно же… Это из-за американцев не прижилось. Там же оскорбительное что-то, жаргонное, по-английски если. Онанист, что ли, или что-то вроде. Отставить, помню. Подглядывальщик. Соответственно, половой шантажист. Западло. Ну и не взошло. А потом, вы же, уфологи, повалили в Предзонье сразу, тогда же бум был инопланетный в народе, а там среди вас, уфологов, и альпинисты, и туристы всякие, ну и «трек», «траверс», всё вот это. Ну «трек» и «трек», и, соответственно, трекеры. И повелось. По-моему, соответственно, так. Лично я, вообще-то, «ходилы» предпочитаю, как мы, военные, говорили. И инопланетяне. Хотя тут тонкость. Ну ты знаешь.

– Понятно. Меня очень интересует интенсивность под названием «мамины трещины».

– Как ты сказал?

– «Мамины трещины».

– Первый раз слышу. А как научно?

– Не знаю.

– Первый раз слышу. Опять трекеры тебе лапши наваляли небось, литератор?

– Да непохоже.

– Ты вот что. Ты мне голову, умирающему, байками не забивай. Ты давай конкретно, обо мне.

– Угу… С кем вы первым из инопланетян познакомились? С Петровичем же, наверняка? Знаменитая конференция в «Двух трубах?

– Ну, да. Нет! Инопланетян я сразу полной ложкой, чуть не подавился – с Папашей и дочкой его жуткой столкнулся. В тот же день, правда… Назавтра, как представился личному составу комендатуры по прибытию. Семнадцатого ноября одна тысяча девяностого года.

– А «поцелуй» у вас, кстати, если не секрет…

– Налей-ка водички. Одинарное «приветствие», невзасос. Повезло приехало. Паралич грёбанный грёбанного глазного яблока. У меня – левого. Чуйка-то слабая, нет, считай. Соответственно, «поцелуй» такой вот, некомплексный. На отвяжись.

– И в Зону вы типа не вышли…

– Не был в Зоне я, не был. Это правда. Ты думаешь, разыгрываю я тебя. Не разыгрываю. Рассказать, что ли?

– Папашу я не застал… Очень интересно! Легендарные времена.

– Ну, сейчас, может, и легендарные. А тогда я без фляжки брому из штабу шагу не ступал… На приёме граждан по четвергам и пятницам посидишь, только бром и спасал. Водки ни-ни. Сразу могила. Люди спивались насмерть за месяц. Год за день же… Что в Зоне, что снаружи… «Сто метров – десять вёрст»… Да…

(Роняет пластиковый стакан. Я лезу за стаканом под кровать.)

– Извини, выскользнул. Да, так вот Папаша… Это ещё даже ЗАТО не было. За два года до ЗАТО. Ещё Зона как КЗАИ не числилась в российских документах даже. Ещё Бедой её звали только местные. Беда, говорили, Матушка. А снаружи – район стихийного бедствия, и всё тут. Газовый метеорит. Обеспечить зону отчуждения, хотя бы десятикилометровую, но жёсткую.

– А ZONA, зэт, оу, эн, эй, это когда?

– А это когда Ельцин с Клинтоном подписали Меморандум. Но кто её так у нас-то будет называть? Зона она и есть Зона. Капустинский карантин. Синенькие домики!

– О, это уже тогда?

– Да. А когда же? Они же глубоко советские, эти финские щитовки. На складах в Средней Ахтубе нашлись разобранные, ещё с семидесятых валялись. Очень помогли. Как раз две семьи, два входа. Я сам в таком жил с супругой года четыре.

(Пауза.)

– С вышки его заметили в городе. Знаешь же про вышку? Она потом сгорела, как свечка. За шоссе, напротив Волгоградского КПП, прямо посреди Собачьего посёлка с земной стороны её построили, снесли домовладения. Почти на «нейтралке», господи! Тогда же ещё «нейтралка» ведь не дошла до центра Собачьего, была только первая линия… Не слыхал про ту вышку? Неужели не слыхал? Сто пятьдесят метров! Аккордом! Пятьсот тысяч рублей как в прорубь! Мне когда показали её, так я прямо изумился. Останкино! Потом долго разбирались с отчётностью, а потом она сгорела, когда «нейтралка» разлилась в девяносто третьем. Эх ты, историк… Ну и по Северодвинской улице он и шёл, Папаша, с девочкой своей. За ночь на Вокзальной площади мехня туманы подъела, видимость через летнюю часть «нейтралки» отличная. Прямо над тридцать девятым кварталом. И он и-и-дёт прямо по проезжей части. Я только в кабинет Молдаванова зашёл, ещё даже сейф не открыл. И мне с вышки звонят: так, мол, и так, товарищ полковник. Сообщаем, согласно инструкции. Человек с ребёнком в городе идёт, на территории зоны бедствия. Ты понял? С-собаки наблюдатели, подъелдыкнули меня знатно, как нового. «Включите, товарищ полковник, видеосистему!» И транслируют мне в кабинет на телевизор изображение с телекамеры.

– В плаще Папаша?

– О-о, ещё в каком плаще. Он один на всём белом свете и был, такой плащ… И игрушечные автоматы на нём, как на ёлке. И девочка в люльке за спиной. Звоните в Кащенко. Ну я и повёлся. Схватил дежурного проводника и, не слушая, что он там пытается вякать, – в Зону. Герой, среди других героев геройский. Охрану ещё свою с собой потащил, идиот.

(Он крестится, как все местные, дважды: слева направо и справа налево.)

– Подать мне, полковнику, лошадь! Вспомнить же смешно. Налей ещё водички.