Читать книгу "Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - Рэйвин Коннелл"

На первый взгляд, если судить по источникам характеристик, оценка характера человека по шкале выглядела нейтральной. Академическая социальная наука рассматривала этот вопрос, используя другие понятия. Джесси Тафт разработала идею культурной маргинализации женщин. Эта идея легла в основу подхода, значимого в силу того, что в центр социального анализа гендера помещены власть и эксклюзия. Однако основные академические разработки приняли другое направление. Оно было связано с распространением в 1930-е годы понятия «социальная роль». Понятие социально предзаданного сценария индивидуального поведения, который сначала осваивается, а потом проигрывается, было с легкостью применено к гендеру.

К 1940 году стали употребляться термины «половая роль», «мужская роль» и «женская роль». К концу этого десятилетия американские социологи Мирра Комаровски и Толкотт Парсонс разработали функционалистскую теорию половых ролей и связанных с ними культурных противоречий. Эти идеи срослись с такими развивающимися областями деятельности, как консультирование по вопросам семьи и брака, психотерапия и социальная работа в рамках государственной политики благосостояния. Представление о нормативной «половой роли» и различных паттернах «отклонения» от нее стало исключительно влиятельным, обеспечив тем самым практические возможности «исправления» девиаций и теоретическое обоснование заботы и помощи как профессии («helping professions»). «Половая роль» с тех пор остается центральной категорией академического подхода к гендеру, при этом литература по различиям между полами также постепенно подпадает под рубрику «роли».

Тем временем психоанализ способствовал развитию новых направлений в антропологии. Фрейд и его последователь Геза Рохайм утверждали, что эдипов комплекс универсален и в какой-то форме возникает во всякой культуре. В 1920 – 1930-х годах такие антропологи, как Бронислав Малиновский в книге «Пол и подавление в первобытном обществе» («Sex and Repression in Savage Society») и Маргарет Мид в книге «Пол и темперамент в трех примитивных обществах» («Sex and Temperament in Three Primitive Societies»), опираясь на свои полевые исследования, стремились доказать наличие связи между социальной структурой и эмоциональной динамикой сексуальности. Малиновский, более верный идеям Фрейда, основывал свою аргументацию на функциональной необходимости подавления и рассматривал развитие обычаев в системах родства как средство достижения этой цели. Мид больше интересовалась эмоциональной окрашенностью культуры в целом. Разработанный ею подход сыграл определяющую роль в формировании «культурно-персональной» («culture-and-personality») школы в американской антропологии. Но наиболее важным следствием их исследований стало, видимо, то, что они показали: разные культуры по-разному подходят к полу и гендеру. Экзотика жизни на островах Тробриан, в Самоа и Новой Гвинее продемонстрировала людям Запада идею обусловленности поведения социальным сценарием. Поэтому стало сложно любой аспект гендерных отношений воспринимать как нечто само собой разумеющееся.

К середине XX века некоторые интеллектуальные течения начали сливаться в один поток, и тем самым была подготовлена почва для рефлексивного синтеза. Практически одновременно, в течение пяти лет, были опубликованы три фундаментальных работы, освещавших поразительно близкую тематику. Одна из них была написана в русле полевой антропологии, вторая – теоретической социологии, третья – экзистенциалистской феноменологии. Все вместе они придали социальному анализу гендера его современную форму.

Книга Мид «Мужчина и женщина», очерки Толкотта Парсонса в сборнике «Семья, социализация и процесс взаимодействия» и книга Симоны де Бовуар «Второй пол» содержали в себе разные интеллектуальные программы, разные политические подходы. И это обстоятельство, возможно, усиливает значимость того общего, что было между ними. Все три автора принимали психоаналитическую точку зрения на формирование личности. Все они пытались соединять ее (хотя и на разных основаниях) с анализом разделения труда, понимаемого главным образом в терминах половых или гендерных ролей. Подход Парсонса был более системным, поскольку понятие роли стало одним из фундаментальных в его общей социологической теории. Все три работы пронизаны идеей социальной условности и произвольности характера полов и гендерных отношений. Наиболее драматично она звучит у Мид, показывающей кросс-культурные контрасты. Но к этой теме обращаются и Парсонс, когда говорит в своих ранних работах о модернизации женской роли в американском обществе, и де Бовуар, попытавшаяся осуществить феноменологический анализ различных видов фемининности. Тем не менее все три теоретика стремились ввести ограничения, которые позволили бы избежать полной социологизации гендера. Парсонс сделал это посредством обращения к функциональным императивам общества, Мид (наиболее консервативная в этом вопросе) – посредством обращения к неким (плохо определенным ею) биологическим регулятивам в становлении человека, а де Бовуар – посредством введения структуры «Я/Другой» в отношениях между мужчиной и женщиной. Все три автора определяли гендерные модели в терминах отношений в рамках нуклеарной семьи, и все они фактически понимались как универсальные.

В отличие от двух других авторов, де Бовуар увидела, что эти модели имеют измерение власти. Мид и Парсонс, если сформулировать их идею в одной фразе, синтезировали поле гендера вокруг идеи обычая и социальной стабильности. Де Бовуар синтезировала его вокруг идеи подчинения женщин.

Сначала более влиятельным был первый подход. Парсонсовский анализ семьи, в частности его различение «экспрессивной» и «инструментальной» ролей, заложил основание консервативной социологии гендера, получившей развитие вместе с бурным ростом социального знания в Америке в 1950 – 1960-х годах. Темами этого направления послужили необходимость нуклеарной семьи, проблемы личной адаптации к половым ролям и техники вмешательства, направленные на поддержание семьи. Поскольку «семья» и «половая роль» при таком подходе слиты воедино, то в центре внимания исследователей фактически оказываются женщины как жены и матери («женская роль»). В это время продолжались также исследования различий между полами и исследования по «измерению» маскулинности/фемининности (gender-scaling), поддерживавшие ролевую парадигму. Несмотря на авторитет Парсонса, данная область исследования на протяжении тех двадцати лет оставалась скорее тихой академической заводью. Однако в рамках этой парадигмы были созданы выдающиеся образцы полевого исследования, такие как работа Комаровски «Брак “синих воротничков”» и работа Янга и Уиллмотта «Семья и родство в Восточном Лондоне». Хотя эти исследования оказали существенное влияние на область социальной работы и на некоторые аспекты социальной политики, они мало повлияли на социальную теорию или интеллектуальный мир социальной науки в целом. Более серьезный интерес к гендеру возник в связи с появлением нового феминизма в конце 1960-х годов. И тогда в центре внимания исследователей оказалась позиция Симоны де Бовуар.

Феминизм и освобождение геев

В контексте этой истории эмпирические исследования и теоретическая мысль, вдохновленные феминизмом и движением за освобождение геев 1970-х годов, не были столь новы, как считали многие активисты. Некоторые волновавшие их вопросы широко обсуждались уже до них: природа фемининности, властные отношения между женщинами и мужчинами, социализация детей, динамика желания. Таким образом, можно сказать, что область дискуссии была намечена ранее. Тем не менее неверно было бы говорить, что новая волна теоретиков просто проигрывала старые сюжеты или открыла для себя вечные проблемы феминизма. Обозначенные выше исторические темы претерпели несколько преобразований внутри дискуссионного поля, и именно это и произошло около 1970 года. Произошла реконфигурация широкого интеллектуального поля вокруг тем власти и неравенства. Импульсом для этого процесса стало восстановление связи между теорией, которая носила преимущественно академический характер, и радикальной политикой. Главные вопросы перед новым поколением теоретиков были поставлены самим существованием и стратегическими проблемами движений за сексуальное освобождение. Таким образом, теория гендера стала – в той мере, в какой она редко проявляла себя раньше – стратегической теорией, нацеленной на вопросы о том, как и насколько социально обусловленные гендерные отношения могут быть трансформированы. Несмотря на то что бо́льшая часть обсуждавшейся проблематики была «устоявшейся», многие проблемы начали обсуждаться с такой энергией и глубиной, которая превратила анализ гендера в наиболее злободневную культурной сцены.