Читать книгу "Кудесник (сборник) - Евгений Салиас де Турнемир"

На дворе между тем быстро наступали сумерки.

Один из двух путников, поменьше ростом, пожилой, оглянулся еще раз на деревню, черневшую среди снегов в полуверсте, и покачал головой.

– Ведь сейчас и ночь! Что ж мы будем делать? – проворчал он. – Грибы что ль искать! – угрюмо сострил он.

Стоявший около него второй путник, молодой, высокий, красивый, одетый несколько изысканнее, в бархатной шубке с собольим воротником и обшлагами, в такой же шапке, отвечал смехом.

– Да, смейтесь, – проговорил первый. – Мало тут веселого! Мы бы теперь давно в Москве были. Ведь тут рукой подать.

– Рукой подать… – повторил молодой и прибавил: – Опять этого я не понимаю!

И в этих нескольких словах молодого путника, произнесенных правильно и чисто, был, однако, заметен какой-то странный, будто иностранный выговор.

– Что это значит – рукой подать?

– А ну вас! – отмахнулся первый. – Ну, значит, близко. Ну вот она, Москва-то! Кабы не овраг, огни бы видать отсюда… Надо же было этому дьяволу перевернуться тут, да и сам он теперь провалился в тартарары.

– Странное название. Как вы сказали? Тартары. Это название деревни?

– Название деревни – Бутырки. Тут, видно, прежде одни бутари живали! – пошутил пожилой путник.

– Вы сказали, однако, ушел в тартары.

– Не тартары, а тартарары. И не ушел, а провалился.

– Стало быть, здесь все-таки живут татары?

На этот раз пожилой весело расхохотался в свою очередь:

– Это деревушка-то, по-вашему, татарская? Ах вы, уморительные!.. Ведь вы как есть немец. Ей-богу!.. Скажите: за весь наш долгий путь ведь вы у меня много слов новых по-русски выучили?

– Много, Норич, но только я думаю, что это все такие слова, без которых я бы мог обойтись, – ответил, лукаво усмехаясь, молодой человек.

– Почему ж так?

Не дождавшись ответа, пожилой человек, которого его спутник назвал Норичем, воскликнул:

– А! Вон они ползут, черти этакие!

На дороге из деревушки к косогору показалось человек пять мужиков. Впереди их шел ямщик.

– Ну, ну, живо! Черти этакие. Что он вас, из речки, что ли, выудил, как окуней? Шутка сказать, мы здесь час стоим! – начал кричать Норич. – Ну, берись живо! Поднимай!..

Подошедшие крестьяне почтительно и даже страховито поснимали шапки перед двумя путниками, потом дружно взялись за большой, тяжелый возок, приподняли, как перышко, и бережно, как если бы он был хрустальный, поставили его на полозья. Заморенные лошади только чуть-чуть шевельнулись.

Молодой человек полез в карман. Пожилой увидел его движение и воскликнул:

– Ну вот, баловство какое! Очень нужно! Они же, черти, не могут дорогу в исправности содержать, так чего ж им на чай еще давать!

Но молодой человек, не обращая внимания на это замечание, дал крестьянам немного мелочи.

Вся гурьба оживилась при виде серебряных монет и сразу попадала в ноги с причитанием: «Вечно будем Бога молить!» – и т. д.

– Доброе дело, барин, – сказал ямщик, усаживаясь на облучок. – Тут вся деревня почитай голодная сидит.

– Отчего?! – оживленно воскликнул молодой человек.

– Как отчего: хлеба нет.

– Почему же хлеба нет?

– Как почему: не собрали ничего. На семена не хватило… Да это у нас не в диковину.

Оба путника влезли в возок, поправив предварительно подушки и кое-какую мелочь, которая вся перетряслась при падении возка. Через минуту возок двинулся.

– Смотри ты, леший, опять нас не вывороти где!

– Зачем. Как можно… Будьте спокойны! – отозвался ямщик таким голосом, как будто ничего подобного с ним никогда не случалось и случиться не может.

Он задергал вожжами, начал со всей мочи хлестать всех трех заморенных лошадей, и возок заскрипел по морозному снегу.

На дворе уже был вечер. Через полчаса мелкой, плохой рысцою возок въезжал в заставу города.

– А по Москве нам ведь, помнится, много ехать? – спросил молодой человек.

– По Москве-то? Да вот как скажу: через весь город. Почитай на другую сторону.

– Тем лучше.

– Почему же: тем лучше?

– Город посмотрю. Я его плохо помню.

– Это бы и после можно было. Какое же теперь смотрение? – отозвался Норич.

Действительно, возок начал поворачивать из улицы в улицу, направляясь с одного края Москвы на другой. Улицы были пустынны, только изредка попадались встречные. Маленькие домишки стояли темны, и только на больших улицах большие дома, помешавшиеся исключительно в глубине просторных дворов, были освещены.

Напрасно молодой человек пытливо выглядывал в отворенное окошко возка – он ничего не мог разглядеть благодаря вечерней мгле пасмурного зимнего дня. Впрочем, он выглядывал на улицу с каким-то странным чувством, будто хотел сам рассеять себя и успокоить в себе то бурное чувство, которое поднималось и бушевало в груди.

Пока возок двигался по городу, молодой человек раз десять спросил:

– Скоро ли?

И каждый раз получал ответ Норича:

– Скоро, скоро.

Немудрено было волноваться молодому путнику. Он был чуть не в первый раз в Москве и даже в России, так как выехал из нее почти ребенком. Он едва помнил того, к кому теперь ехал. Вдобавок он не знал, что завтра будет с ним, что он увидит, что услышит. Он знал только, что предстанет тотчас же пред человеком, который одно из первых лиц русского государства – богач и сановник, именитый вельможа. К тому же этот сановник – его родной дед, которого он Бог весть когда видел, совершенно не знает и которого и не думал увидеть в этом году, если бы обстоятельства не перевернулись вдруг так ужасно, странно и загадочно.

Чем ближе была от него цель его долгого, шестинедельного путешествия с берегов Рейна к берегам Москвы-реки, тем более захватывало дыхание у молодого человека. И вдруг теперь его стало душить за горло, слезы навернулись на глазах. Он снял шапку и отер горячий лоб. Почему явились эти слезы – он сам не понимал. Как будто предчувствие чего-то дурного, чересчур дурного, скользнуло тенью по душе. В то же мгновение невдалеке от возка появился скачущий всадник с плеткой в руках и кричал во все горло:

– С дороги!.. Ворочай!.. С дороги!

Ямщик тотчас же свернул свою тройку на самый край широкой улицы. После первого уже проскакавшего всадника появилось еще двое, потом еще несколько человек, а за ними зачернелось и двигалось что-то широкое и высокое.

– Он! Он самый!.. Ей-богу! – воскликнул Норич, высовываясь из окна.

– Кто?.. – встрепенулся молодой человек.

– Он… Наш граф!