Читать книгу "Приключения мышонка Десперо - Кейт ДиКамилло"

— Крыса, — повторил Роскуро.

— Эй, не мухлюй. Ты должен был сказать: «Я — крыса», а сказал просто «крыса». — Боттичелли недобро ухмыльнулся. — А ну, говори, как надо.

— Я — крыса.

— Ещё разок, — велел Боттичелли, размахивая медальоном.

— Я — крыса.

— Так-то. Крыса — она и есть крыса. Крысой родилась, крысой и помрёт. Вот и весь сказ. Во веки веков. Аминь.

— Да, — кивнул Роскуро. — Аминь. Я — крыса.

Он закрыл глаза. И снова увидел, как в золотом потоке света, медленно кружась, летит алая скатерть.

И тогда, читатель, он сказал себе, что ему нужна именно эта скатерть. А вовсе не свет.

Глава восемнадцатая

Признания

Роскуро, как и велел ему Боттичелли, отправился к узнику, чтобы заставить его страдать и чтобы забрать у него алую скатерть.

Узник, прикованный цепью прямо к полу, сидел, вытянув вперёд длинные ноги. Скатерть по-прежнему прикрывала его плечи.

Роскуро пролез сквозь прутья решётки и медленно, на полусогнутых лапах, стал подкрадываться к человеку по грязной склизкой топи.

Оказавшись совсем близко, он произнёс:

— Что ж, добро пожаловать! Мы счастливы, что отныне ты среди нас.

Мужчина зажёг спичку и взглянул на Роскуро.

Крысёнок с вожделением уставился на неровный свет.

— Продолжай, — предложил ему узник и, взмахнув рукой, погасил спичку. — Говори, крыса, если охота.

— Ты прав, — промолвил Роскуро. — Я крыса. Именно крыса. Не кто иной, как крыса. Ты удивительно наблюдателен и проницателен, с чем и позволь тебя поздравить.

— Чего тебе надо?

— Мне? Ничегошеньки! Лично мне не надо абсолютно ничего. А вот тебе нужен товарищ. И я пришёл составить тебе компанию, чтобы ты тут не свихнулся от одиночества.

— Крыса мне не товарищ.

— А как насчёт благожелательного слушателя?

— Кого-кого?

— Благожелательного слушателя. Ты ведь хочешь рассказать мне обо всех своих дурных деяниях? Покаяться в грехах?

— Каяться крысе? Да ты сбрендил!

— Послушай меня, — невозмутимо сказал Роскуро. — Закрой глаза. Представь, что я вовсе не крыса. Я просто голос. Голос в темноте. И я готов тебя слушать. Ты для меня важен.

Узник прикрыл глаза.

— Ладно, — промолвил он, — расскажу. Ты просто грязный крысёнок, поэтому какая разница — знаешь ты обо мне хоть что-то или нет? Врать тебе — много чести, поэтому я расскажу правду. Всю правду. — Он прокашлялся. — Меня упекли сюда за кражу. Я украл шесть коров. Двух бурых и четырёх пятнистых. Такое вот преступление. — Он открыл глаза и уставился в темноту. А потом вдруг рассмеялся. И снова закрыл глаза. — Но я совершил и другое преступление. Много лет назад. Они просто об этом не знают.

— Продолжай, — мягко подсказал Роскуро. И подполз ближе к человеку. Так близко, что смог дотронуться лапкой до волшебной алой скатерти.

— Я продал девочку, продал родную дочку. Выменял её на эту вот скатерть, да ещё на курицу-несушку и пригоршню сигарет.

Роскуро фыркнул. Подумаешь преступление! Его собственные родители с ним тоже не церемонились. И без колебаний променяли бы его на что-нибудь, просто никто им ничего путного не предлагал. А вообще человеческими преступлениями его, Роскуро, не удивишь. Ведь однажды, долгим воскресным днём, Боттичелли Угрызалло пересказал ему все признания, которые он услышал от узников за свою долгую жизнь. Чего только не творят люди!

— А потом… — произнёс узник.

— А потом… — ободряюще повторил Роскуро.

— Потом я сделал самое страшное. Я повернулся и ушёл. Я ушёл от неё, а она стояла там, плакала, звала меня… Но я даже не оглянулся. Даже не оглянулся. Господи, я просто шёл себе и шёл. — Он кашлянул. И всхлипнул.

— Вот оно что, — сочувственно сказал Роскуро, перебравшись на алую скатерть уже всеми четырьмя лапками. — Понимаю, понимаю. Скажи, тебе нравится скатерть, за которую ты продал дочку?

— Она тёплая.

— Значит, это того стоило?

— И цвет мне очень нравится.

— Но ведь скатерть постоянно напоминает тебе о твоём грехе?

— Ещё бы. — Узник снова шмыгнул носом. — Конечно напоминает.

— Давай я облегчу тебе жизнь, — произнёс Роскуро и, встав на задние лапки, отвесил узнику низкий поклон. — Чтобы ты смог позабыть о своём грехе, я у тебя эту вещицу… заберу.

Крысёнок вцепился зубами в вожделенную алую ткань и стащил скатерть с плеч человека.

— Эй, погоди! Отдай! Слышишь?

Но Роскуро оказался весьма проворен. Фюить — и он уже протащил скатерть сквозь прутья решётки. Прямо как фокусник! Представляешь, читатель?

— Отдай немедленно! — орал человек. — Это же всё, что у меня осталось!

— Именно так, — ответил Роскуро. — И именно поэтому я должен забрать у тебя эту скатерть.

— Грязная крыса!

— Это так верно! Не стану спорить.

С этими словами Роскуро покинул узника и потащил добычу себе в нору.

Там он её внимательнейшим образом рассмотрел.

Какое разочарование! Чем дольше он смотрел на скатерть, тем яснее понимал, что Боттичелли ошибся. Роскуро не нужна скатерть. Ему нужен свет, только свет, в потоках которого эта жалкая тряпка опускалась на пол подземелья.

Он хотел глотнуть света, как воздуха, и наполниться им без остатка. Он хотел захлебнуться в этом свете.

А для этого, читатель, он должен был подняться наверх. Роскуро понял, что это неотвратимо.

Глава девятнадцатая

Свет, повсюду свет

Читатель, попробуй представить, что ты прожил всю жизнь в тёмном-претёмном подземелье. А теперь представь, что однажды весной, на исходе дня, ты попадаешь из этой тьмы в верхний мир — к солнечным окнам, сверкающим полам, блестящим медным котлам, сияющим доспехам и расшитым золотом гобеленам, развешанным по стенам королевского замка.

Вообразил? Заодно, раз уж ты тренируешь воображение, представь, что в ту самую минуту, когда крыс Роскуро вылезает из темницы на свет, в том же замке рождается мышонок. Да-да, читатель, тот самый мышонок Десперо, которому непременно предстоит встретиться с ошалевшим от света Роскуро.

Но эта встреча ещё впереди, до неё ещё надо дожить. Пока же крыс просто стоит, упиваясь светом, — потрясённый и счастливый. Неужели бывает столько света?

Точно пьяный, Роскуро, пошатываясь, переступал с лапки на лапку и крутил головой, переводя взгляд с одного сверкающего предмета на другой.

— Я никогда, никогда отсюда не уйду, — восторженно бормотал он. — Никогда. Я не вернусь в подземелье. Ну что мне там делать? Я никогда не стану больше мучить заключённых. Я хочу жить здесь. Только здесь.