Читать книгу "Биография smerti - Анна и Сергей Литвиновы"

Укорила, получается, что Таня к ней на «ты» обратилась. А почему, собственно, и нет? Нелли – явно ее ровесница или даже помладше. И они обе в доме Холмогоровой – наемные сотрудницы, а значит, коллеги.

– Да, Нелли. Я вас спросила, – не менее холодно ответствовала Садовникова, – не вы ли (она саркастически выделила вежливое обращение) сегодня ночью шлялись по дому?

– Не смейте разговаривать со мной в таком тоне! – взвизгнула девица.

И, громко стуча совсем неуместными в столь ранний час каблуками, выскочила из столовой.

Таня недоуменно посмотрела ей вслед. Пробормотала себе под нос:

– Что это с ней?

И вдруг услышала:

– Просто завидует.

Вскинула глаза. Холмогорова! Ишь ты! Кабаниха килограммов на сто, а в столовую совсем неслышно прокралась.

– Доброе утро, Марина Евгеньевна, – вежливо поздоровалась Садовникова. И продолжила тему: – А с чего бы Нелли мне завидовать?

– А вы коллеги, – усмехнулась Холмогорова. – Она – председатель местного клуба литераторов. Ведет литературную страничку в «Волне», нашей местной газете. Регулярно отсылает свои вирши к вам, в столицу. – Марина Евгеньевна с легким презрением улыбнулась. – Но, по-моему, их не печатают.

Таня взглянула на бизнесменшу и констатировала:

– Как я понимаю, Нелли хотела, чтобы свою биографию вы поручили писать именно ей. Верно?

– Ох, Таня... – поморщилась та. И вдруг добавила: – Если б вы только знали, как мне это надоело! Когда все от тебя чего-то хотят!

«Почаще бы сбивать с нее официальный кокон, втягивать в обычный, человеческий разговор...» – подумалось Татьяне.

И она с улыбкой предложила:

– Налить вам кофейку?

Но Холмогорова уже опять заледенела и отрезала:

– Кофе мне подаст Фаина. А вас, Татьяна, я через десять минут жду в бассейне. У меня есть полчаса. Поработаем.

Ничего себе! Тут, оказывается и бассейн имеется...

Впрочем, наемной писательнице Садовниковой поплавать не удалось. Марина Евгеньевна сильным брассом рассекала от бортика к бортику, а Таня с диктофоном в руках терпеливо ждала у кромки, пока бизнесвумен соизволит обратить на нее внимание. А мысленно насылала на свою новую работу страшнейшие проклятия.

Наконец Холмогорова, подняв целую тучу брызг, вылезла из воды. К ней тут же кинулась верная Фаина, набросила на плечи полотенце, тихо прошелестела:

– Массажист вас ждет.

Эх, ну и жизнь! Роскошный особняк, бассейн, массаж...

– Идите за мной, Таня, – между тем бросила Холмогорова.

Будто собачку позвала.

Но пришлось повиноваться. Обе вошли в примыкающую к бассейну очень светлую, с огромными окнами, комнату. Навстречу поднялся мужчина – мускулистый, подтянутый, в белоснежном халате. Холмогорова коротко кивнула ему и, абсолютно не смущаясь, сбросила на пол купальник. Таниному взору явились обвисшая грудь и неухоженный лобок.

«Эх, почему я не папарацци?! – залетела Садовниковой в голову непрошеная мысль. – Сфотографировать бы ее сейчас, эту топ-десять бизнесменшу! Больших бы денег за карточку заплатили».

Таня тактично отвела взгляд, а исполнительная, маячившая позади Фаина немедленно подхватила с пола мокрый купальник и прокаркала:

– Я прогрею халат и подам вам через тридцать минут.

– Хорошо. – Марина Евгеньевна отпустила халдейку милостивым кивком. Взгромоздилась на массажный стол и обратилась к Садовниковой:

– Ну, поехали. Начнем от печки. Я себя помню лет с трех...

* * *

Их семья считалась неблагополучной. Не до такой, конечно, степени, когда отца с матерью лишают родительских прав, а детей отправляют в детдом, но папаша всегда зашибал. Буянил. Выносил из дому все, что менялось хотя бы на треть бутылки водки. Бил мать. Выгонял на мороз дочку...

Едва Марине исполнилось семь, папашу посадили. Когда зачитали приговор и взяли его под стражу прямо в зале суда, мать зарыдала. Заплакала и сидевшая рядом маленькая Маринка.

– Что наделали, изверги! Семью разрушили! – обратился папаня к судье. – Как они теперь без меня будут?

– Как без тебя будем?! – истерически расхохоталась мать. – Да людьми себя наконец почувствуем!

Судья, растеряв всю свою беспристрастность, покачал головой. А осмелевшая мать выкрикнула:

– Чтоб ты там вообще сдох, паразит!

Марина заплакала еще горше.

Когда вернулись домой, мать немедленно взялась за уборку. Два дня вылизывала их загаженную комнату: выстирала шторы, оттерла полы, надраила окна... И пообещала дочке:

– Ох, и заживем мы с тобой, Мариночка! Ох, заживем...

Но только не очень-то получилось. Никакого образования у Марининой мамы не было, работала она в детском саду посудомойкой, получала семьдесят рублей тогдашних, застойных, денег, ну и кое-что из продуктов удавалось вынести. А с дочкой странная вещь приключилась. Пока жили с папашей, словно на пороховой бочке, ничто ее не брало. Однажды зимой в одной легкой кофточке от батяниного гнева на балконе пряталась. Другой раз он ее головой об стену приложил за то, что заревела не к месту. А уж сколько приходилось во дворе пережидать, в любую погоду, пока родитель перебесится, и не счесть. И ведь вот удивительно – даже не чихнула ни разу. А когда началась спокойная жизнь, вдруг раскисла. Чуть ветерком обдует – немедленно ОРЗ. В переполненном трамвае проедет – грипп. Искупались с подружками в речке – тем ничего, а Маринка почки застудила.

Мама только и делала, что вызывала врача и сидела с ней на больничном. А когда все же оказывалась на работе – волокла из садиковской столовой продукты в двойном размере. Ведь дочке для поправки здоровья и фрукты нужны, для витаминов, и творог, для кальция, а пуще всего, чтоб окрепнуть, – мясо...

Посудомойка, конечно, профессия дефицитная, но в конце концов даже сердобольная заведующая не выдержала – уволила. А на новую работу – не брали. Поселок-то маленький, все знали, что у Холмогоровой дочка хворая, а кому нужен сотрудник, который все время будет на больничном сидеть?

Вот мама, чтоб с голоду не опухнуть, и придумала: надо уехать в город, где их никто не знает. Маринкины доктора посоветовали на юг податься, в теплый климат. Так они оказались в Краснодарском крае, в приморском городке N. Маме удалось устроиться дворничихой. Зарплата опять копейки, зато комнату выделили – в подвальчике, рядом с подсобкой. Но туалет имелся. И даже раковина.

В городке действительно было тепло – и солнце раскаляло асфальт, и горячие ветра дули с моря. Правда, в их подвал светило сроду не заглядывало, сырость там стояла такая, что на стенах постоянно мокрицы были, с ними даже и не боролись. Маринке бы в таких условиях еще пуще разболеться, но она вдруг, опять против всякой логики, начала крепнуть. Дома только в калошах ходить можно, потому что всегда мокро, и даже двужильная мама кашлять начала, а дочке – хоть бы что. Может, конечно, потому, что в подвальчик девочка только ночевать приходила, а все остальное время болталась на улице.