Читать книгу "Власть холодного железа - Патриция Бриггз"

В большой группе в центре я узнала несколько человек из больницы, где работает Сэмюэль. Они сидели на раскладных стульях и болтали так оживленно, что я была уверена: все они коллеги-медики.

Потом, здесь были вервольфы.

В отличие от больничных работников они не сидели кучкой, а рассыпались по всей лужайке и ее краям. Все вервольфы Тройного города, за исключением Альфы — Адама, до сих пор делали вид, что они обычные люди, и потому избегали показываться на публике вместе. Все они уже слышали, как поет Сэмюэль, но, вероятно, не на настоящей сцене, потому что так он выступает очень редко.

С Колумбии подул холодный ветер, тройным прыжком преодолел узкую пешеходную тропу — не зря сцена называется Речной. Утро теплое, как почти всегда в Тройном городе в начале осени, поэтому прохлада ветра скорее обрадовала.

Один из волонтеров оргкомитета фестиваля, украшенный множеством значков этого года и прошлых лет, вышел на сцену с приветственной речью и поблагодарил нас за то, что мы пришли. Несколько минут он говорил о спонсорах и лотереях, а аудитория беспокойно переговаривалась, и наконец представил Сэмюэля как поющего врача — жителя Тройного города.

Мы захлопали и засвистели, а волонтер спрыгнул со сцены и направился к инструментам, откуда легко следить за поведением зрителей. Кто-то уселся за мной, но я не оглянулась, потому что Сэмюэль прошел в центр сцены, небрежно держа в одной руке скрипку.

На нем была темно-синяя рубашка, в тон глазам; впрочем, из-за нее глаза из серых стали голубыми. Рубашку он заправил в новые черные джинсы, достаточно тесные, чтобы выразительно подчеркнуть мышцы ног.

Я видела его сегодня утром, когда он пил кофе, а я выбегала из дома. И он никак не должен так на меня действовать.

Большинство вервольфов привлекательно: объясняется это их вечной молодостью и мускулистостью. Но в Сэмюэле было нечто большее. И не только то, что он самый доминантный из всех волков.

Сэмюэль внушает доверие, — что-то в его глубоко посаженных глазах и в углах рта намекает на добродушие. Отчасти именно это делает его таким хорошим врачом. Когда он говорит пациенту, что станет лучше, пациент верит.

Он на мгновение встретился со мной взглядом и улыбнулся.

От этой улыбки мне стало тепло; я вспомнила время, когда Сэмюэль был для меня всем, время, когда я верила в рыцаря в сверкающих доспехах, который защитит меня и сделает счастливой.

Сэмюэль, конечно, тоже это помнил; он улыбнулся еще шире — и посмотрел куда-то за меня. Глаза его стали холодными, но улыбку он сохранил, обратив ее ко всем собравшимся. И тогда я с уверенностью поняла, что тот, кто сел за мной, — Адам.

Впрочем, я и не сомневалась в этом. Ветер дул с противоположной стороны и не давал возможности уловить запах, но доминантные волки излучают силу, а Адам не просто Альфа, он из числа самых доминантных вожаков стай. Все равно что за тобой стоит автомобильный аккумулятор, и ты подсоединена к нему проводами.

Я продолжала смотреть вперед, зная, что пока мое внимание устремлено на него, Сэмюэль не расстроится. Мне бы хотелось, чтобы Адам сел где-нибудь в другом месте. Но если бы он так поступил, он не был бы Альфой — самым доминантным волком в стае. Почти таким же доминантным, как Сэмюэль.

Причины, по которым Сэмюэль не был Альфой стаи, различны и сложны. Во-первых, Адам — Альфа столько, сколько существует стая в Тройном городе (то есть стал им задолго до моего рождения). И даже если волк более доминантен, сместить Альфу не так-то легко: в Северной Америке на это требуется согласие Маррока — волка, который правит всеми. Поскольку Сэмюэль — сын Маррока, он, вероятно, мог получить разрешение, но Сэмюэль не хотел становиться Альфой. Он говорил, что, оставаясь врачом, получает больше возможностей заботиться о людях. Поэтому официально он одинокий волк — волк, которого не защищает стая. Он живет в моем трейлере, в сотне ярдов от дома Адама. Не знаю, почему он решил здесь жить, но знаю, почему я его впустила: иначе он спал бы у меня на пороге.

Сэмюэль умел заставить других плясать под его дудку.

Проверяя норов скрипки, Сэмюэль водил смычком по струнам с точностью, выработанной за годы практики. А может, и за столетия… Я знакома с ним всю свою жизнь, но о «столетиях» узнала меньше года назад.

Он не ведет себя как старый вервольф. Старые вервольфы постоянно насторожены, вспыльчивы, легко приходят в ярость и всегда, особенно в последние сто лет стремительных перемен, охотнее станут отшельниками, чем врачами в приемном покое, набитом самым современным оборудованием. Сэмюэль — один из немногих знакомых мне вервольфов, который искренне любил людей — и обычных, и оборотней. Он любил многих из них.

Но, конечно, он пришел на фестиваль петь и играть не поэтому. Потребовался некоторый шантаж.

Не мой. Не в этот раз.

Напряженная работа в приемном отделении — ведь он вервольф, и его реакция на кровь и смерть может быть непредсказуемой, — заставила его принести в больницу гитару и играть, когда представлялась возможность.

Одна из сестер услышала игру Сэмюэля и записала его в участники фестиваля прежде, чем он сумел отказаться. Впрочем, он не очень отказывался. Пошумел, конечно, но я знаю Сэмюэля. Если бы он действительно не хотел, его сюда бульдозером не притащили бы.

Он настраивал скрипку, одной рукой держа ее под подбородком, другой трогая струны. Несколько тактов, и толпа в ожидании затихла. Но я-то знала: Сэмюэль еще разогревается. Когда он начнет играть по-настоящему, все это почувствуют: он оживает перед публикой.

Иногда слушать исполнение Сэмюэля — все равно, что смотреть спектакль, когда актер обращается непосредственно к зрителям. Все зависит от того, как он в данный момент настроен.

И вот настал тот волшебный миг, когда Сэмюэль завладел слушателями. Старая скрипка издала дрожащий звук, похожий на ночной крик совы, и я поняла, что Сэмюэль решил сегодня быть музыкантом. Шепот стих, все взгляды устремились к человеку на сцене. Столетия практики и то, что он вервольф, могли объяснить быстроту и мастерство, но музыка исходила из души валлийца. Сэмюэль улыбнулся залу, и скорбный звук превратился в песню.

Получая диплом историка, я утратила всякое романтическое представление о Красавчике принце Чарли[18], чья попытка получить английский трон поставила Шотландию на колени. Когда Сэмюэль пел «По морю на Скай», у меня на глаза всегда наворачивались слезы. У этой песни есть слова, и Сэмюэль поет их, но сейчас он предоставил слово скрипке.

Негромко сыграв последние ноты, он тут же начал петь «Барбару Ален», столь же широко известную среди исполнителей народной музыки, как «Лестница в небо» — среди гитаристов[19]. После вступительных тактов он пропел первый куплет а капелла. А когда перешел к припеву, подключил причудливую мелодию скрипки. Второй куплет публика, подогреваемая улыбкой певца, пропела хором. Пение было неуверенным, пока не присоединилась проходившая мимо по дороге профессиональная фольклорная группа.