Читать книгу "Имидж напрокат - Дарья Донцова"

– Родственник графа или однофамилец? – заинтересовалась я.

– Прямой потомок, – улыбнулась Анжелика. – К тому же прекрасный врач. Сейчас в Захаркине один из лучших медцентров мира. Вы помните мои слова, что здание выглядит как буква «П»? Теперь в правом флигеле находится многопрофильная клиника, а в левом отделение для тех, кто борется с депрессией, ожирением, реабилитируется после операций. Оборудованы и палаты для бесплатных больных. Валерий Борисович милосердный человек, он понимает, что у некоторых людей нет денег на лечение, и помогает малообеспеченным. Нынешний владелец восстановил больничный храм, создал музей, рассказывающий о роде дворян Миловых, первыми придумавших, как лечить «черную меланхолию». Что ж, пойдемте гулять по территории. Осмотрим оранжерею, контактный зоопарк…

– Я не буду трогать грязных животных, – перебила экскурсовода Елена.

– …Парк, фонтан, библиотеку, увидим разные здания, программа у нас насыщенная, – не обращая внимания на заявление Зайчевской, договорила Лика. – Ну, вперед!

Примерно час мы бродили по окрестностям и наконец оказались перед запертыми коваными воротами, над которыми висели две видеокамеры.

– А там что? – полюбопытствовал Шурик. – Вроде в глубине сада виднеется дом.

– Это бывший дворец графов Миловых, – ответила Анжелика, – сейчас частное владение, зайти туда без приглашения хозяина мы не имеем права.

– И кто у нас обладатель сей постройки? – снизошла до вопроса Ольга.

– Валерий Борисович Милов, – после короткой паузы ответила экскурсовод.

– Ну ваще! – позавидовал Саша. – Мне бы такую халабудку… Почему одним достается однокомнатная квартира на первом этаже дома, который прямо на МКАД построили, а другим дворец? Не хилое бунгало доктор себе отжал. Сколько там народа живет?

– Он женат? – задала новый вопрос дама из телевизора.

– Простите, но ни малейшими знаниями о частной жизни владельца клиники я не располагаю, – призналась Лика, – я с ним лично не знакома. Пойдемте, покажу нечто интересное.

– Шоколадно мужик устроился! – не успокаивался Шурик.

– Вон там вдали стоит полукруглое здание. Пошли, зайдем в него, – предложила Анжелика.

– Оно такое старое, – разочарованно протянула Фаина, – просто развалюха.

– Тут все древнее, – возразила Ольга.

– Но остальное чистое, аккуратное, отремонтированное, – парировала Фая, – а это прямо фу какое.

– Вы правы, – согласилась с ней Анжелика. – Бывший роддом снаружи оставили таким, каким он был в советские времена. При графах здесь появлялись на свет незаконнорожденные дети. Аборт в царской России никто делать не брался, соблазненные незамужние девушки приезжали сюда, производили на свет малышей и потом отправлялись в монастырь замаливать грех. Крошек отдавали на воспитание в хорошие семьи. Мы сейчас зайдем внутрь. Вообще-то группы в бывший роддом пока не водят, но вы все мне так нравитесь, что я сделаю для вас исключение. У нас будет, так сказать, эксклюзивный визит. И если повезет, мы увидим призрак одной из тех мамаш. Они ведь до сих пор бродят по зданию.

Я ухмыльнулась. Ну вот, добрались и до привидений. А я-то все ждала, когда же гид сообщит о фантоме, который разгуливает по ночам по коридорам, бряцая цепями и завывая на разные голоса.

– Мне страшно… – кокетливо протянула Фаина.

Шурик приосанился.

– Я с тобой.

Девушка взяла его под руку.

– Да, так мне спокойнее. Можем идти.

– Дом крепкий, рухнуть не может, в нем сохранилась прежняя обстановка, смотрите под ноги, чтобы не споткнуться, – заботливо предупредила Анжелика, отпирая с помощью карточки электронный замок. – Обратите внимание на входную дверь, ее украшает дивная резьба.

– Посередине что-то написано, – прищурился Шурик. – По-старинному. Буквы как на иконах моей бабки.

– «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал», – продекламировала Лика. – Помните чьи это стихи?

– Пушкина, – уверенно ответил Шурик. – Он все написал, потому что Пушкин – наше все.

– Оскар Уайльд, – поправила я, – баллада Редингской тюрьмы. «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал. Один – жестокостью, другой – отравою похвал. Коварным поцелуем – трус. А смелый – наповал».

– Вау! Во дает! – восхитился Шурик. – Шпарит, как по-написанному!

– Браво! – зааплодировала Лика. – Всегда спрашиваю у экскурсантов, кто автор, и редко слышу правильный ответ. Все называют Пушкина, которого вряд ли читали, разве что «Евгения Онегина» в школе проходили.

– Оскар… как? – спросила Фаина. – Не знаю такого.

– Я видела фильм «Портрет Дориана Грея» по его книге, – вставила Елена.

– Знаю творчество литератора наизусть, но не считаю нужным демонстрировать свою эрудицию, это неприлично, – разозлилась Ольга, которой не понравилось, что не она является центром вни-мания.

Анжелика открыла дверь.

– Пошли.

Мы вошли в круглый холл. Гид щелкнула выключателем, под потолком вспыхнула люстра.

– О! Какая лестница! – восхитилась Елена. – Резные перила, ступеньки с орнаментом…

– Пятнадцатый век, – затараторила Анжелика, – здесь ничего никогда не реставрировалось. Сейчас дом пустует.

Я опустила глаза. Лике надо бы поработать с датами. В начале экскурсии она говорила, что Милов построил комплекс в тысяча семьсот каком-то году, а тут вспомнила о временах дедушки Ивана Грозного.

– Почему? Такое шикарное помещение! – удивилась Елена.

– У дома плохая репутация, – заговорщицки понизила голос экскурсовод. – Да, оно прекрасно, на потолке сохранилась чудесная роспись…

Все подняли головы.

– Ангелы очень смешные, – сказала Фаина.

– Тут красиво, но аура ужасная… – протянула Анжелика. – Ощущаете холод?

– А мне жарко, – возразил Шурик.

– По спине озноб прошел, – передернувшись, объявила Фая, похоже, она легковнушаема. – Прямо по позвоночнику.

– А все потому, что некоторые несчастные матери, когда у них забирали младенцев, бросались с лестницы вниз, – проухала совой Лика. И показала рукой: – Вон оттуда, с площадки второго этажа. Ее стали называть «бельэтаж Офелии» по имени первой несчастной горничной, спрыгнувшей с этого места в тысяча триста сорок пятом году.

Я, обозревавшая скульптуру у стены, прикусила губу. Однако Анжелика уж слишком небрежно обращается с датами и фактами. Прислуга никак не могла лишить себя жизни в четырнадцатом столетии, до постройки здания оставалось еще много-много лет. И очень сомнительно, чтобы самоубийца откликалась на имя Офелия, скорей уж на «Прасковья» или «Евдокия».

– Мама-а-а! – истошно заорал женский голос.